Жил-был дед (болховский сказочник Ермолай Серёгин)

Первая сказка называлась "Зайкина избушка" и начиналась словами "жили-были". Дальше... дальше я почти наизусть рассказывал эту сказку да и следующие за ней. Книжка была любимой, картинки раскрашивались цветными карандашами, а странички "лечились", то есть подклеивались в случае неизбежных обрывов. Потом она перешла моей младшей сестре, далее сказки читали мои сын и дочь, а теперь наступила очередь внучат. Обветшавшая, но всегда готовая к встрече с детворой, книга занимает самое почётное место в семейной библиотеке. В ней двадцать три сказки, была издана Орловским книжным издательством в далёком 1963 году и стоила пятьдесят копеек.

С годами пришло другое чтение - рассказы и повести, романы и публицистика. Сказки были вытеснены и отнесены поначалу в разряд наивного детского чтения. Не то чтобы я их разлюбил, но как-то охладел. С появлением в семье детей ситуация не изменилась. Да и читала сказки детям жена. Читала не торопясь, с выражением, герои сказок говорили разными голосами. У меня бы так сроду не получилось. А потом дети научились читать сами... Только со временем пришло понимание, что лучшие образцы устного народного творчества - это бесценные жемчужины. Они сохраняют родной язык и не подвластны политической конъюнктуре. Власть пыталась влиять на людей с помощью печатного слова, зачастую в угоду моменту создавались и развенчивались герои, да и сами забронзовевшие властители слетали с высоких пьедесталов. А пословицы, поговорки и сказки оставались и передавались из поколения в поколение.

У каждой книги есть автор, у сказок автором является сам народ. Имена собирателей сказок, за исключением разве Александра Николаевича Афанасьева, ныне живущим практически неизвестны. Что уж тут лукавить! А о сказочниках-сказителях, у которых собиратели записывали сказки и говорить не приходится, лишь отдельные упоминания остались... Нет, ещё и сказки остались!

В общем, дальше случилось то, что должно было случиться. В поисках собирателей сказок и сказочников-сказителей пришлось немного потрудиться. Понимая, что тема неисчерпаемая, ограничился Орловщиной и, в первую очередь, родным болховским краем. Всплыло имя Иосифа Фёдоровича Каллиникова, уроженца Орловской губернии. Личность очень интересная: поэт, писатель, этнограф. И человек сложной судьбы, скончавшийся на чужбине. Труды его долгие годы не переиздавались и лишь в последние годы дело сдвинулось. В 2017 году в Орле вышла в свет замечательная книга "Сказки Орловской губернии". 16 сказок из текстов, подготовленных Каллиниковым. Это малая толика сделанного Иосифом Фёдоровичем, в этнографических экспедициях по Орловской губернии им собраны многие сотни сказок и песен, пословиц и поговорок. За свои этнографические труды Иосиф Каллиников был награждён Серебряной медалью Императорского Русского Географического Общества. А дальше - Первая Мировая война, революция, гражданская война и эмиграция. Об издании собранного материала и речи быть не могло. Хочется верить, что у потомков возникнет потребность обращения к своим корням.

Но вернёмся к поиску. Скажу сразу - повезло! Причём трижды! Оказывается, что Иосиф Фёдорович Каллиников по итогам своих находок 30 января 1915 года выступил с докладом на заседании отделения этнографии ИРГО (Императорское Русское Географическое Общество). И этот доклад был потом опубликован в "Живой старине" - периодическом издании отделения этнографии ИРГО (3 выпуск за 1915 год, вышел в свет в 1916 году. Петроград, типография В.Д.Смирнова). А в наши дни эти данные оцифровали...

Доклад называется "Сказочники и их сказки (Летняя поездка в Болховский, Севский и Трубчевский уезды Орловской губернии в 1914 году)". Как уже говорилось, я ограничился Болховским уездом. В селе Каменка проживал сказочник-долгожитель Ермолай Серёгин, у которого Иосиф Каллиников записал 32 сказки. Но лучше всё-таки прочитать об этом в оригинале.

Доклад, читанный Иосифом Каллиниковым в заседании Отделения Этнографии Императорского Русского Географического общества 30 января 1915 года: "Сказочники и их сказки (летняя поездка в Болховский, Севский и Трубчевский уезды Орловской губернии в 1914 году)".

Извлечения (орфография сохранена за исключением окончаний некоторых слов, - О.В).

Ещё в прошлом году я узнал, что в селе Каменке Болховского уезда есть старик-сказочник ста двух лет, который славится своим умением заинтересовать слушателе сказкой,- и не только ребятишек, но часто и собравшихся в кружок взрослых. В этом году прежде чем отправиться в поездку, по намеченному заранее плану, я поехал 23 мая в село Каменку, чтобы послушать и записать сказки Серёгина. Пользуясь любезностью и гостеприимством священника этого села и содействия в работе его сына, семинариста, я прожил там 5 дней в течение которых мне удалось записать от Ермолая Серёгина 32 сказки. Как и всегда, крестьянам странною казалась моя миссия - собирание сказок, но после непродолжительных бесед с ними мне удалось заинтересовать их фотографированием села, где каждый хотел сняться, а также и фонографом, в исполнении которого они с удовольствием слушали собственные песни. Незадолго до моего приезда, уехал из села Каменка их односельчанин, молодой парень, живущий в Москве в каком-то ресторане, он привозил с собой граммофон, слушать который собиралось всё село,- этим он облегчил мне запись фонографом и подготовил интерес крестьян к моей работе, способствуя косвенным путём и записыванию сказок. Местом работы я выбрал избу Серёгиных, так как жена его племянника жила в не один год в губернском городе у фотографа и, считая себя понимающим человеком, более культурным среди односельчан, полагала для себя честью помочь своим участием моей работе. Благодаря ей, мне удалось разговорить старика и, перейдя затем непосредственно к моей ближайшей цели, записывать сказки. Семья Серёгиных считается в селе довольно зажиточной. Большею частью я работал в хате, которая произвела на меня отрадное впечатление своей чистотой: земляной пол, ровный, гладко выметенный, выбеленная "матица", прибранный "напол", чистые белые досчатые полати и, вероятно, недавно выбеленная печь, чисто вымытые скамейки у стены, идущей от печи у окон, "коник" и большой деревянный стол, покрытый чистой скатертью, - всё это простотой своего уюта невольно располагало к работе. В этой хате я проводил почти всё время, обедая вместе с семьёй Серёгина и угощая её незатейливыми деревенскими гостинцами. В семье Серёгина ко мне относились очень хорошо, делились своими заботами, интересовались моей работой и всячески старались помочь мне.

-----------------------------------------------------------------------------

Далее в докладе следует описание записи в селе Каменка народных песен с помощью фонографа, - О.В.

-----------------------------------------------------------------------------

Крестьяне относились к работе хорошо, и не было среди них элемента, вносящего недоверие к собирателю. Был один момент, когда лавочник начал было по-своему объяснять крестьянам моё пребывание в селе, но, после того, как я зашёл к нему купить махорки и поговорил с ним, он больше не вмешивался в мою работу и прислал даже мать своей жены, Христинью Зюляеву, рассказывать мне сказки.

К фотографированию относились в селе Каменке с большим интересом и просили снимать, предлагая даже плату. Когда я проходил по селу с аппаратом, то за мной всегда следовала толпа ребятишек; они своим посредничеством помогали мне прослушать лишнюю сказку старика Серёгина, напоминая ему забытые, но слышанные от него раньше.

Ермолай Серёгин - среднего роста, коренастый и немного сутуловатый старик. Дед - весь седой; борода и усы его выцвели и местами из седых стали зеленовато-рыжими. Он держится ещё довольно бодро на ногах и помогает "по дому" по его выражению, - хотя помощь его заключается лишь в том, что он целый день ворчит на жену своего племянника, да разве иногда сделает "на запас чеку". Когда я застал его за такой работой, он деловитым тоном ребёнка сказал, обращаясь ко мне: " ведь вот ерунда, а у хазяйстве усякая мелачь нужна - дома-то мала работников, а не сделай, хватаютца и нету". Серёгин - неграмотный, хотя очень любит книжки, и когда бывал раньше в городе, то привозил их своему племяннику, который довольно хорошо читает. Дед любит слушать, как читают о чудесах угодников или рассказы из истории. Несмотря на свои 102 года, он любит до сих пор трудиться: заботливо пойдёт на поле, посмотрит на покосы или хлеб, возвратится домой и поделится своими впечатлениями с племянником, на плечах которого лежит всё хозяйство. Он ещё помнит французов, вероятно, случайно отставших и заблудившихся или просто пленных, которых проводили через село. Рассказывает он об этом так. "Пригнали к нам партию голодных французов; человек пять и зашло в хату к отцу, а его дома не было; мать одна оставалась, а я на печи лежал, маленький ещё был. Гляжу, показывают они что-то руками матери, бормочут по своему, а ничего не поймёшь; после-т я догадался, что они есть хотят и пить. Мать ето пошла в погреб за квасом, а на столе стоял кубан молока; ани увидали его, да и выпили всё молоко; мать принесла квасу, глядь, а молока-то нет; она давай их ругать, а что толку ругать? - все равно ничего не понимают. Да так-то вот я и увидал французов".

Рассказывает это он каждому и всё село знает о том, как он видел французов. Иногда парни и ребятишки, желая послушать сказки деда, стараются его задобрить и просят рассказать о том, как он видел французов, и дедко, начав свой рассказ таким достопримечательным случаем своей жизни, переходит к сказкам и рассказывает их, пока не устанет его старческий голос.

Дальше, говоря об Ермолае Серёгине, я буду называть его "дед" или "дедко".

Деда односельчане всегда зовут на семейные праздники; он - непременный член каждой пирушки, и к его сказкам так привыкли, что, по словам крестьян, трудно бы было без него, скучно. Если же деда не пригласят на семейную пирушку или на праздник, то он долго сердится на того человека, не разговаривает с ним, и только каким-нибудь обманом удаётся помирить деда с обидчиком, как, например: пригласить обидчика в ту же избу, где будет и дед. Рассказывать свои сказки он начинает, как я уже говорил, с посещения избы его отца французами, а когда начинают его просить рассказывать, то он каждый раз приговаривает: "а, пралич на вас не будь". Когда я просил его рассказывать, то он по привычке, присовокупил эти слова к началу своего рассказа о французах. Дед ещё бодр для своих ста двух лет, и, как он говорит, сено трудно теперь стало ему косить, "сухорук стал, правая рука болит, в плече и в кисти"; "пришёл дамой маленька выпимши, а тут парох у хате, ну и спаткнулся". Голос у него уже от старости слабый, но говорит он речисто и членораздельно, речь у него спокойная, рассказывает не торопясь.

В первое время мне трудно было записывать с его слов, благодаря его глухоте, но уже с третьей сказки я с ним условился, что как только толкону его, так он начнёт рассказывать дальше. Когда он начал первую сказку и я достал из кармана тетрадь и хотел записывать, он запротестовал, и записать её пришлось только во второй раз; на второй сказке мы с ним столковались, и я записывал, поспевая за его словами, и поталкивал его ногой, давая ему этим знак продолжать сказку. Когда я попросил его снова повторить ту же сказку, он повторил её почти слово в слово, изредка лишь переставляя слова или изменяя фразу, но ни разу не дал варианты в действии сказки. Записав три - четыре сказки с повторением я убедился, что его сказки можно записывать с первого же раза почти дословно. Когда он говорил в фонограф сказку "Господин Владин" и после повторил её, отступлений от текста валика почти не было. Такой сказочник встречается довольно редко. Сказочницы-старухи в очень редких случаях делают отступления от первоначального рассказа, но мужчины, чаще всего молодёжь, иногда уклоняются от первоначального текста и варьируют, особенно если такой сказочник наделён фантазией. Рассказывая постоянно сказки, старик, вероятно, настолько привык к ним и запомнил их, что, благодаря этому, рассказывал и во второй раз, не уклоняясь от первоначального текста. Возможно, что старик выбирал те сказки, которые больше всего любит и чаще всего рассказывает. Дед рассказывает сказку спокойно, он не смотрит на слушателя,- взгляд его устремлён куда-то в одну точку. Кончив сказку, он отдохнёт, набьёт трубку, покурит, поговорит о чём-нибудь или расскажет про свою жизнь, но как только он начинает сказку, то как-то весь перерождается, уходит в сказку, живёт в её мире. Память у деда очень богатая, и запас сказок обширный. Когдая приходил в его хату записывать сказки, то ребятишки были непременными его слушателями, напоминали ему рассказанные им сказки, и он, добродушно посмеиваясь, приговаривал: "вот, пралич на вас не будь, пристали пострелята". Дед очень долгое время был ночным деревенским сторожем и только два года тому назад бросил сторожить. Можно указать на ту особенность деревенских и церковных сторожей, что они в большинстве случаев, если и не являются сказочниками-специалистами, то всё-таки знают много сказок и рассказов про русалок, мертвецов, про клады. Объясняется это тем, что караулить всю ночь и не спать - одному очень скучно; залучив себе случайного собеседника, потолковав с ним о хозяйстве, о семейных делах, о новостях и желая задержать его, когда все темы разговора уже исчерпаны, сторож начинает рассказывать как новость о чём-нибудь сверхъестественном, что якобы ему самому пришлось увидать в одну из ночей сторожи. Слушатель заинтересован, а не верить очевидцу более или менее правдоподобной истории нет оснований, и таким образом разговор затягивается и сторожу легче коротать ночь. Дед говорил, что он часто рассказывал сказки ночью, на стороже, чтобы не было скучно. "Собирёшь ребятишек весной, а нет - и мужиков, вот и городишь адну скаску на другуя: и мне не скушна и им занятна, а зимой-то выйдешь, как тёмно станет, ходишь, ходишь - халадно, ну и зайдёшь в хату чию-нибуть, где ребятишки есть, сгородишь им скаску, атагреешься малость и пайдёшь себе. Вот ночь и каратаешь" Всю свою жизнь дед ходил и летом и зимою на босу ногу, сменяя лишь сапоги на валенки.

Лет до 50-ти Серёгин ходил от Москвы до Севастополя с обозом и сохранил в своей памяти много воспоминаний о виденном, обогативших его кругозор и развивших его наблюдательность, что отразилось в его бытовых сказках. Из всех городов в которых деду приходилось бывать,ему особенно понравилась Москва. "Церквей больна многа там: куда ни глянь - всюду церквы, кремль больна харош". Произвело на него впечатление и Чёрное море, где он даже купался не раз; только странным ему показалось, что вода в нём - солёная. Он три раза был женат, и ни от одного брака у него не осталось детей. Я ему подарил трубку и кисет с махоркой; этому он был очень рад и , благодаря, даже прибавил, что только по праздника будет курить из неё; он всё время не выпускал трубку из рук, боясь, что ребятишки стащат её у него. Желая подшутить над дедом, ребятишки не раз таскали у него трубку, и деду приходилось искать её по всему селу из хаты в хату, причём он ходил и ворчал. После такого случая дед долго не рассказывает сказок ребятишкам и даже прогоняет их от себя. Рассказывая сказку в фонограф, дед не понимал, зачем это нужно, а когда слышал, как пели девки, то говорил, что если бы не слабый его голос, он пропел бы несколько таких песен, каких теперь никто во всём селе и не вспомнит.

Сказки деда интересны и особенность его бытовых сказок состоит в том, что рассказ свой он поясняет примерами, прибавляя: "вот как у нас", "вот хоть бы звался как ты, Петром", "вот у твоего отца три сына, такжа вот и у купца была три сына". В сказках о солдатах он наделяет своих героев различными чинами, объясняется это тем, что он очень любит солдат и военную службу, хотя самому служить не пришлось.

Он рассказал мне две сказки, в которых отразилось влияние крепостного быта, одну легенду из жизни Спасителя, несколько сказок из животного мира, сказки о разбойниках и солдатах. Остальные его сказки были фантастические, с участием героев-богатырей и являются более старыми. В одной сказке, наряду с героем-человеком действующим лицом является орёл - птица встречающаяся среди героев русской сказки. За всё время мне встретились только три сказки, в которых орёл, в качестве героя, помогает преодолевать препятствия другим действующим лицам.

Всего мне удалось записать от Ермолая Серёгина 32 сказки. Запас сказок у него - неистощимый, и если бы он не утомлялся говорить, то их можно было бы записать гораздо больше. Из всех ранее встречавшихся мне сказочников Серёгин был наиболее интересным, так как сказки его - более старые и многие из них мне не встречались в других местах. Рассказывал он с перерывами в продолжение четырёх дней, и когда я к нему явился на пятый день, то он отказался рассказывать, ссылаясь на то, что, говоря мне сказки, он даже голос потерял, и никакие увещания не помогли. Он говорил, что "вот в другое время приезжай, барин, - ещё расскажу тебе сколько хочешь, а теперь никак не могу, голоса больше нету".

 Когда я стал искать в селе других лиц, знающих сказки, то мне не хотели рассказывать, говоря, что "лучше деда никто не расскажет, и наши сказки - те же, что и Ермолая", хотя было бы очень желательно услышать сказки Серёгина из уст его слушателей, которые могли бы дать и интересные варианты.

Сказки старика Серёгина крестьяне очень любят, и как я уже говорил, он является непременным членом семейных праздников и каждой пирушки, куда его приглашают рассказывать сказки. Слушатели его не перебивают, сказку слушают внимательно и только в бытовых сказках, где и сам дед делает отступления в виде пояснений и замечаний, вставляют свои замечания. Как сказочник, Серёгин пользуется большой популярностью среди окрестных деревень, куда его иногда даже специально приглашают рассказывать сказки.

В той же Каменке я слушал Христинью Зюляеву. Это - пожилая женщина, очень полная, одевается по-городски., ходит переваливаясь, как утка. Всей тяжести деревенского труда она не испытывает, так как зять её имеет на селе лавку, а земля обрабатывается наёмным трудом. Всё хозяйство по дому ведёт её дочь, а на Христинью возложена забота о детях. После того, как дед Серёгин отказался рассказывать сказки, Христинья охотно согласилась заменить старика. Записал я от неё очень немного - всего пять сказок. Рассказывает она, как и дед, не торопясь, но слог её пестрит витиеватыми украшениями и иногда становится оригинальным и красивым. Более интересная из её сказок - это вариант сказки о Царе Салтане.

На селе старуха не считается сказочницей-специалисткой, но любит рассказывать сказки своим внукам. На днях я узнал, что Христинья Зюляева умерла, мне также сообщили о том, что говорили на селе после моего отъезда. Летом на селе был пожар, начался он с избы той женщины, которая первой решилась петь в рупор фонографа. Теперь на селе уверены в том, что это - наказание Божие за песни и сказки. Один старик ещё до пожара называл фонограф антихристовой трубой. Как придут бабы за водой в его колодезь, он и начнёт им рассказывать, что это перед кончиной света ездят записывать их голоса, а они слушают и во всём соглашаются. Боялись даже,что, прежде чем поведут к антихристу, их отправят в стан к приставу: "вот записали, кто пел, а зачем - и один Бог знает; не к добру ето, а теперь вот Бог и наказывает за песни; не пели бы - может и пожара не было бы".

Вот и закончилась повествование о болховском сказочнике. Дальше в докладе Иосиф Каллиников рассказывает о поездке в Севский и Трубчевский уезды Орловской губернии. Тоже очень интересно, но выходит за рамки моих поисков. Приходится ограничиваться и с большим сожалением созерцать оставленный "на обочине" попутный материал. Впрочем для него наверняка найдутся свои поисковики и краеведы.

Пора подводить итоги прочитанного. В первую очередь бросается в глаза техническая оснащённость этнографа. Подумать только, в далёком 1914 году он по российской глубинке прошёл с фотографическим аппаратом и фонографом. Фото - это вроде понятно, а вот фонограф... Изобретение Томаса Эдисона совсем незадолго до этого нашло дорогу в Россию. В докладе не говорится о марке фонографа, но кажется речь идёт об одной из ранних моделей, автор упоминает слово "валики". Валики - это предшественники грампластинок. И вот вопрос: сохранились ли до наших дней фотографии и валики Иосифа Каллиникова? Может были сданы вместе с докладом? Какова их дальнейшая судьба? Может и здесь повезёт? Отыскались же совсем недавно неизвестные документы Колчака. Совсем скоро, в январе 2020 года исполнится 130 лет со дня рождения Иосифа Фёдоровича Каллиникова. Его биография в основном известна, но появляются и новые свидетельства. В Российском Государственном Военно-Историческом архиве отыскался и послужной список прапорщика армейской пехоты Каллинникова (так в документе, с двумя "н" - О.В). Из него следует, что Иосиф Фёдорович родился в семье надворного советника, уроженец Орловской губернии, православного вероисповедания. Воспитывался в частном реальном училище Томашевской с дополнительным классом и в Павловском военном училище по 1 разряду. Женат на дочери статского советника Надежде Александровне Рюриковой, православного вероисповедания. Наград не имеет, взысканиям не подвергался. Об училище подробнее: Иосиф Каллиников зачилен 1 июня 1916 года на шестимесячный курс юнкером на правах вольноопределяющегося, окончил курс 1 декабря 1916 года и направлен в штаб Казанского военного округа. 16 декабря 1916 года прибыл и зачислен в списки 1-го батальона 3-й запасной артиллерийской бригады. 28 февраля 1917 года в формуляре сделана запись о переводе в 3-й парк 117-го паркового артиллерийского дивизиона. В боевых действиях не участвовал. Записи в формуляре заверены подписями командира бригады и адьютанта. На этом документ обрывается. Да, ещё об училище. Вместе с Иосифом Каллиниковым в Павловском военном училище учился Алексей Иннокентьевич Антонов - будущий генерал армии, начальник Генерального штаба, награждённый орденом "Победа".

Иосиф Каллиников и Ермолай Серёгин. Их объединяет Орловщина и сказки. На прощание - акростих:

Сто два года - не беда,

Коли есть призвание,

А потомкам навсегда

Звучные сказания.

Кружевами сплетены

И в узлы завязаны

Были древней стороны

Образными фразами.

Любит сказки детвора,

Хлебосольны зрители.

От души благодарят

Вечером сказителя.

Приложение: послужной список прапорщика армейской пехоты Каллинникова