Одеяло

И стали распределять земельные наделы среди граждан. По месту работы писалось заявление и где сразу, а где с изрядной волокитой, выделялась земля под строительство дачного домика и приусадебного участка для сада-огорода. Широко известные шесть соток. Даже газета и телепередача так назывались.

Начиналось всё с вбитых колышков, а потом на участке вскапывалась целинная земля. Сажались саженцы-прутики плодовых деревьев и формировались грядки для овощей. И, конечно же, сажались цветы. А в построенный домик постепенно привозилась мебель и занавески, бытовая техника и посуда. В большинстве случаев все эти вещи уже изрядно послужили своим хозяевам и по мере замены отправлялись в почётную ссылку. Всё это вместе гордо именовалось фазендой по широко известному в те годы бразильскому телесериалу.

Обустроили такую небольшую дачу и мои родители. Вдали от шума городского, на краю поросшего полевой земляникой оврага. А среди старых вещей нашло своё место старое одеяло. Не просто старое, а старинное, много повидавшее на своём веку. Вещь с историей, а история из нескольких частей. 

Часть первая. 

История эта началась с круто изменившего жизнь семьи 1935-го года. Именно тогда мой дед, Герой Советского Союза Порфирий Иванович Жучков, оказался вдали от своего родного города Болхова. На Колыме, в посёлке Оротукан. На родной земле он учил детей, работал директором школы. Семья: жена и маленькая дочь. Планы на будущее. Но судьба распорядилась иначе, внесла в биографию свои поправки. Этот вопрос в семье не поднимался, отдельные глухие слухи без подтверждения. Но при восстановлении жизненного пути деда удалось выяснить, что осуждён он не был, репрессиям не подвергался. Именно так ответили на мои запросы в ФСБ и Главный информационно-аналитический центр МВД, прислав соответствующие справки. А в присланном ответе из Российского государственного архива социально-политической истории (бывший партархив), указано, что в сентябре 1935 года Порфирий Иванович Жучков работал старшим топографом в Оротукане. 

По семейным преданиям, моему деду грозил арест и он сделал отчаянный шаг - завербовался топографом на самый край земли, на Колыму. Летом 1935 года он с женой Александрой Митрофановной приехал в Ораниенбаум (в настоящее время - Ломоносов), чтобы показать свою годовалую дочь Александру бабушке. В семье сохранилась фотография: Варвара Николаевна Жучкова с внучкой на руках, а рядом молодые родители. Место съёмки - Петродворец, фонтан "Самсон". Счастливые, улыбаются, не зная, что скоро разлучатся на долгие годы, до весны 41-го...

В Ленинграде как раз и оформляли договора для вольнонаёмных на Колыму, в горнопромышленное управление. 16 марта 1935 года Совнаркомом было принято постановление №434-64/с "О Дальстрое", образованы два горнопромышленных управления. Центром одного из них, Южного (не могу не оценить жуткий юмор товарища Сталина), стал посёлок Оротукан. Начальником управления назначили небезызвестного Филиппа Демьяновича Медведя, бывшего начальником УНКВД города Ленинграда на момент убийства Кирова

Стране требовалось золото, много золота, именно им расплачивалась страна, закупая современное оборудование за рубежом. Через нагорья и реки тянули Колымскую трассу, впереди шли топографы и среди них мой дед, Порфирий Жучков. Жена планировала к нему приехать, но дед был против, в письме написал, что очень опасно. Дело в том, что в это время беглыми уголовниками была зверски убита топограф Татьяна Маландина, секретарь комитета комсомола и коллега Порфирия Ивановича по работе. Времена были лихие, а места глухие.

Памяти Жучкова П.И.

Край с бедою замороженный,
Самый краешек Земли.
Много по тебе исхожено
Там, где трассы пролегли.

Колыма ветрами скручена
Как наброшенный аркан.
Между кручами и тучами
Золотой Оротукан.

На задворках географии
Нет людей с простой судьбой,
Дед трудился в топографии
Довоенною порой.
 
Не по воле злого случая,
Обвинений и улик,
Из плохого выбрал лучшее.
Был тот выбор невелик. 

Шли вперёд дорогой раннею
И звенела тишина.
Небо сполохи багрянили.
...А потом была война.

Я связывался с магаданскими историками и краеведами, они разъяснили, что стандартный договор заключался сроком на три года. Видимо поэтому дальнейшая работа Порфирия Ивановича проходила в Амурской области, он работал начальником топографической партии в селе Черемхово Ивановского района. В предвоенные годы велась активная работа по изыскательским исследованиям района трассы будущего БАМа, были уложены рельсы на отдельных ветках. Во время Великой Отечественной войны некоторые участки пути разбирались и рельсы отправляли под Сталинград для строительства рокадной дороги по левому берегу Волги.

Ивановский район Амурской области - место низменное, частые наводнения и подтопления загубили местный архив, сведения не сохранились. Но раньше они точно были, амурцы считают Порфирия Ивановича Жучкова своим Героем. Его имя включено в Книгу Памяти Амурской области, выбито на обелиске в селе Ивановка, а на Аллее Героев 22 июня 2015 года появился портрет. Амурцы принимают участие в народном шествии "Бессмертный полк" и прислали мне фотографии.

Весной 1941 года Порфирий Жучков приехал в Болхов. Пишу приехал, потому что не знаю, вернулся навсегда или отпустили в отпуск. Жена с дочерью жила в болховском селе Воиново, преподавала в школе русский язык и литературу. Здесь и произошла встреча после шестилетней разлуки. Наступили счастливые дни. Мама вспоминала, что была привезена игрушка - заводной танк, который переезжал в комнате через препятствия. Детская память сохранила танк и одеяло. Да-да, то самое одеяло... Через несколько дней принесли повестку из военкомата...

Дедушка ушёл на фронт, воевал долгие четыре года. Медсанбаты, госпиталь, форсирование рек и штурм городов. За проявленный героизм при штурме Берлина Указом Президиума Верховного Совета СССР старшему лейтенанту Порфирию Ивановичу Жучкову было присвоено звание Героя Советского Союза. Посмертно...

Часть вторая.

Война пришла на болховскую землю осенью сорок первого. Мои мама и бабушка эвакуироваться не смогли и на долгие полтора года... Нет, долгие двадцать месяцев, так точнее, жили в Воиново. Село, как и всю округу, заняли немцы. До линии фронта недалеко, наши войска предприняли несколько попыток освободить город. Безуспешно, очистить болховскую землю от оккупантов удалось только в июле 1943 года в ходе Орловско-Курской битвы.

А двадцать месяцев шли артобстрелы и бомбёжки, жители прятались в подвалах при церкви Вознесения Господня. Мама рассказывала, что через большой овраг пытались пробираться наши разведгруппы, были попытки разведки боем. Всё безуспешно, наши солдаты неизбежно гибли от пулемётного огня немцев. Бабушка собрала потом красноармейские книжки погибших и закопала их в церковном подвале. Это случилось в 1943 году. Я склоняюсь к тому, что вместе с красноармейскими документами были спрятаны и документы семьи. И ещё, в этом подвале женщины прятали нашего лётчика, перед угоном в Германию закрыли его старой одеждой. Какова его дальнейшая судьба? И спросить некого, из жителей в селе не оставалось ни одного человека. Всех, стариков, женщин и детей угнали в фашистскую неволю.

В семье хранится справка, выданная Министерством безопасности Российской Федерации (преемница КГБ, потом переименовали в ФСБ) моей маме, как малолетнему узнику в 1993 году. (Через полвека! Комментировать не буду...). И в этой справке написано, что "…с октября 1941 года по июнь 1943 года проживала на временно оккупированной территории Орловской области. В июле 1943 года была насильственно вывезена оккупационными властями в Германию вместе с матерью, где по март 1945 года, то есть по день освобождения союзными войсками, находилась на иждивении матери, работавшей в качестве чернорабочей" (№10/ФД-6361 от 9 августа 1993 года).

Мама рассказывала про это страшное время. В Германию не вывозили, а гнали пешком, через сожжённые деревни. Школьником я как-то сказал маме про трагедию Хатыни. Она лишь вздохнула, таких Хатыней в Белоруссии много, в её детской памяти отпечатались печные трубы от сгоревших изб. За всю долгую дорогу бабушка Саня ни разу не выпустила руки дочери, боялась потерять. И всю дорогу укутывала одеялом. Тем самым одеялом...

В Германии попали в трудовой лагерь города Кобленц. Бабушка разбирала заводские развалины после налётов английской авиации. Голод и грозящая смерть. Два года подряд... Сохранилась фотография бабушки с пришитым на куртке знаком "ОСТ. " Измождённое лицо и вымученная улыбка. Про улыбку отдельно. Если честно, то я не мог понять её причину, а оказалось всё банально просто. Когда стал заниматься поисками, то просмотрел много похожих фотографий и очень часто встречалась такая же улыбка, постановка головы и беретик. Знающие люди объяснили, что у немцев был некий стандарт при фотографировании остарбайтеров, во время съёмки требовали улыбаться. Беретик и шарф выдавались по очереди. А маленькие голодные дети просили милостыню. И берегли тепло, закутываясь в одеяло. Чудовищно, но это правда... В марте 1945 узники лагеря с детьми колонной были направлены в город Кассель, где проводились акции уничтожения. В пути попали под удар авиации союзников, охрана разбежалась. Узники тоже убежали с шоссе и в течение нескольких дней перемещались по лесному массиву под артобстрелом немцев, пытавшихся завершить своё чёрное дело. А потом была встреча с прорвавшимися американскими танками и долгожданная свобода.

Путь на Родину был нелёгким. Александра Митрофановна смогла убедить земляков добираться домой вместе. На практике это означало - пешком. В одиночку подъехать часть пути попутками было проще, а группой... Массово поезда не ходили, а в отдельных эшелонах вывозили оборудование с немецких заводов в счёт репараций или генеральские трофеи. Да-да, случалось и такое, суровая правда войны.

Идти было трудно, но жизненный опыт диктовал: угнаны вместе - вернитесь тоже вместе. Времена стояли жестокие... Забегая вперёд, отмечу, что бабушка оказалась права. Проверки для них, возвратившихся группой из фашистской неволи, упростили. А сколько людей из одних лагерей попали в другие:

В стынь земную этапами,
Навсегда - в никуда.
Без вины виноватыми, 
Не оставив следа.

Сколько пришлось пережить! Вот я пишу "бабушка", а ей в те страшные годы было всего тридцать лет...

Возвращались долго, только в июле увидели панораму родного города и Спасо-Преображенский собор на Красной горе. Я не знаю, что было потом. Может ускорили шаг, а может присели на расстеленное одеяло и не могли подобрать нужные слова. Просто сидели и смотрели. Со слезами на глазах. Впереди неизвестность о судьбе мужа и родственников, новая жизнь. В ноябре 1945 года. бабушка стала работать в болховской школе для слабовидящих детей. Она овладела техникой Брайля, отчётливо помню эти книги с исколотыми картонными страничками. Потом она работала в детском садике на Ленинской, а в 1965 году переехала к нам в Воронеж. Но предварительно передала грамоту Героя Советского Союза Жучкова Порфирия Ивановича в Болховский краеведческий музей. Каторжные работы в Германии дали о себе знать: бабушка сильно болела и умерла от сердечной недостаточности, прожив всего 54 года. Похоронили её в Воронеже, на 10-м участке Левобережного кладбища. Над могилкой стоит памятник и рассыпана горсть привезённой из Болхова земли. Именно бабушка научила меня читать и в четырёхлетнем возрасте отвела в библиотеку. Я всё помню...

Часть третья.

У каждой вещи своё назначение. И в свой срок. Подошла пора передать семейную реликвию в музей Болховского педагогического колледжа, в котором в начале тридцатых годов учились мои дед и бабушка.

В семье хранится одеяло,
Совсем невзрачное на вид.
Оно немало повидало
И вечной памятью хранит
Амурских далей разнотравье,
Звенящий холод Колымы,
Военных лет закат кровавый,
Оскал коричневой чумы
Чума - фашисты-людокрады.
Угнали в рабство стар и млад,
Дорогой битой, словно стадо.
А вдоль обочин дым и чад.
Мать руку дочки крепко сжала,
Не отпуская ни на миг.
Поверх одежды одеяло, 
Я это знаю не из книг.
Они - мои родные люди,
Две Александры, мать и дочь.
Тернистый путь ужасно труден,
И голод-холод день и ночь.
Вплоть до победного финала,
Два года, смерти вопреки, 
В плену спасало одеяло.
Не вынуть слово из строки.
Сейчас оно передо мною,
Совсем невзрачное на вид.
Неизмеримое ценою.
И тайны долгих лет хранит.