ТЕМА: Миссионер в семье и не только,долг каждого.

Миссионер в семье и не только,долг каждого христианина. www.pravoslavie.ru/put/54501.htm

Правильно сказано в статье. Что проповедовать надо. Особенно надо проповедовать тем кто редко приходит или вообще не посещает храм.
Например хорошо бы напечатать листовки и раздавать всем посетителям храма. А ещё можно по почтовым ящикам раскладывать.

Вот ссылка откуда можно скачать листовки saransk-mission.ortox.ru/listovki

Православие — царский путь Евангелия

Афонский старец Ефрем (в миру — Иоаннис Мораитис) родился 24 июня 1928 года в городе Волос (Греция). 19-ти лет он навсегда переселился на Святую Гору, став послушником святого старца Иосифа Исихаста, безмолвника и пещерника. Основав 19 православных монастырей в Соединённых Штатах Америки и Канаде старец Ефрем с 1995 года удалился в пустыню ради безмолвствия, молясь обо всем мире. Сегодня мы публикуем еще одну проповедь отца Ефрема из готовящейся к изданию книги «Искусство спасения», ставшей квинтэссенцией его богатейшего духовного опыта за почти шестьдесят лет монашеской жизни.
Любезные мои чада!
Мы хотя и православные, но, по сути, не знаем всей высоты, глубины и широты Православия. А ведь нужно видеть его во всей его святости!
Что такое Православие? Православие — это истина, это правое представление о Боге, о человеке и о мире, как явил его в Своём превосходном учении, Своей святой Жизни и искупительной Жертве Сам вочеловечившийся Бог, — так означил нашу веру богодохновенный разум и сердце апостола Павла[1], так «оживил» представление о ней апостол любви, евангелисты и другие апостолы, принявшие сошедшего в Небесном свете Святого Духа. Так же передали это представление нам богоносные отцы Александрии, Константинополя, Кападокии, Сирии, Палестины, а позднее и Святой Горы. Все они, начиная со святого Поликарпа[2], ученика апостольского, и до святого Никодима Святогорца[3], почившего в начале прошлого века, своей мудростью и святостью, жертвами и подвигами передали нам завет правой веры и жизни, сокровище Православного Предания.
Православие — это чудное соединение догмата и нравственности, созерцания и делания. Ещё Православие — это то, что официально определили Соборы, благодатные собрания христиан со всех концов мира. На них богоносные отцы, «соединив всю науку души и сосовещаясь с Духом Святым», вынесли определения по самым насущным вопросам, которые занимают человека духовной жизни, заложили основания духовной жизни, которая есть подлинная внутренняя культура.
Православие запечатлели своей честной кровью мученики разных времён; всё священное воинство миллионов героев и исповедников, мужчин, женщин, детей. Начиная с арен римских театров и заканчивая советскими лагерями, они доказали, что христианство — не просто теория, а истина и жизнь; самый прекрасный вид героизма, победа над жестокостью и грубой силой, торжество и царство Духа.
Затем сложился обряд, воспевающий Православие прекрасной поэзией и вдохновенными песнопениями, в которых соединяются естественное и сверхъестественное, земное и небесное, индивидуальное и общественное, простота обращения и глубокое уважение, явное и таинственное.
Во время совершения Божественной литургии в храме в обстановке благолепной торжественности и напряжения духовных сил приносится Богочеловеческая Жертва с участием всех верующих. Воспеваются подвиги гигантов духа, подвижников веры во главе с Пресвятой Богородицей. Воспевается правый догмат не только сам по себе, но выраженный в жизни конкретных людей.
Идеал, к которому стремится монашество, есть высший идеал Православия. По мнению исследователей, монашество — это духовный авангард в борьбе человека за духовную свободу и совершенство. Цель монашества — «образовать душу обновлением ума»[4]. В этом — средоточие монашеского духа, цель монашеского делания и его завершение. Духовная брань, которую ведут подвижники, — это новые олимпийские состязания, но только духовного порядка. Они направляют человека на путь любомудрого жития, ведут к обожению. Путь подвижника — это путь очищения и возвращения к Богу.
Не только подвижникам, но всем христианам Православие явило смысл святости и подняло таким образом уровень нравственности в обществе.
Главный отличительный признак Православия — это гуманность не только в смысле благотворительности, но вообще в смысле заботы о человеке. Социальная защита — это не изобретение последнего времени. Первые благотворительные учреждения появились в Иерусалиме сразу после Воскресения Спасителя. Там появились первые благотворительные столовые, как следует из апостольских «Деяний», в которых служили первые семь диаконов. Крылатый апостол языков Павел был одновременно и первым в социальном служении: одновременно с проповедью Евангелия он собирал пожертвования, и этот сбор назывался «логия»[5]. Социальным служением занимались и преемники апостолов — епископы. Нет худшего искажения истины, как утверждать, что отцы Церкви занимались только догматическими вопросами и ничем другим. В то самое время, как собирались Церковные Соборы, в Кесарии Василий Великий строил василиады[6], как вы знаете. В Константинополе для бедных были устроены благотворительные столовые, в которых питалось семь тысяч человек, а в Александрии устраивались первые родильные дома. Не только епископы, но и цари, и монахи соревновались в делах любви, для всех них Православие было одновременно и благотворением, праводеланием.
Другой отличительной чертой Православия во все времена был героизм, что видно на примере жизни мучеников. Чада Православия всегда с отвагой и мужеством встречали любой произвол, был ли то произвол Юлиана Отступника[7], либо ариан и монофизитов, иконоборцев или латиномудрствующих монахов. Среди героев Православной Церкви не только Афанасий Великий, Василий Великий и Иоанн Златоуст, но и святой Феодор Студит, игумен Студийского монастыря со всей своей братией, святой Максим Исповедник, бесстрашный герой святой Марк Евгеник (Эфесский) и бесчисленное множество других исповедников и поборников веры.
Характерной чертой Православия всегда было миссионерство, проповедь среди варваров, соединённая с их культурным просвещением. Церковь никогда не занималась прозелитизмом; она распространяла свет Евангелия и просвещения через любовь и умягчение нравов.
Православие всегда шло царским путём Евангелия и сохранило неповреждённым подлинный дух христианства в противовес мрачному мистицизму восточных ересей, с одной стороны, и цезарепаписткой централизации латинян или рационалистическому субъективизму протестантов, с другой. Православие всегда удерживало меру и гармонию, не допускало ошибок, потому как Святые отцы были движимы и направляемы Святым Духом.
Православие не презирало человека, не пренебрегало мудростью, природой и искусством. Оно всё освятило и сотворило культуру. Как поётся в тропаре трёх святителей «естество сущих прояснило, людские нравы украсило».
Православие — это движение всего человека в целости к своему Создателю, это путь к обожению. Оно ведёт человека к полному совершению во Христе и ради Христа. Православие — это не только настоящее богословие, это одновременно и истинная психология, и подлинный гуманизм, и социальное служение. Это многогранный бриллиант, который, с какой стороны ни посмотри, являет новые преломления истины.
Познаем же Православие. Не теоретически, почувствуем его, переживём его во всей его глубине и широте. Только так мы сможем раскрыть его для себя и других.
Ведь Православие — это не музейный экспонат, не старинная вещь; это жизнь, творчество и радость! Это великая идея нашего народа, золотая надежда нашего спасения, наша похвала во Христе. Будем же проповедовать его с мужеством и героизмом, как истинные потомки великих героев Православия.
Лучезарное прекрасное Православие, кровью украшенная невеста Христова, никогда, никогда да не отречёмся от тебя мы, недостойные, но, если придётся, удостой нас пролить за тебя и последнюю каплю крови!
Аминь.
Старец Ефрем Филофейский (Мораитис)

rusk.ru/st.php?idar=55722

SOM,ВЫ не поняли,или, я неправ,но нам с вами ввели цензуру.

Само название фото, "Не занимай взлетную полосу!" и далее по тексту:"Мирянин может проповедовать...Выбранный батюшкой и согласный проповедовать мирянин должен избрать тему...Затем он должен будет эту тему изложить письменно. Обязательно письменно...Далее написанное нужно дать на прочтение настоятелю. Тот должен текст прочесть, оценить и отредактировать...Только после этого (!) можно в назначенный день выпускать на проповедь мирянина, одевши его в стихарь, благословивши его крестом, переживая о нем как о себе самом.

Получается, прямо по писанному ,- культурно разъясняется модератором правила и условия работы в теме "Православный Болхов". Всё в жизни по Промыслу Божиму. И как говорил Иоанн Крестьянкин: "что у Бога нет ничего случайного, нужно только видеть следы Промысла Божия в нашей жизни".
Этот путь не для меня. К тому же взлётные полосы других тем свободны для "падения" (взлёта судя по моим минусам нет).Простите батюшка, если я не прав.

а я и не против контроля от настоятеля. Думаю он мог бы быть штурманом. А то действительно упасть можно и кучу пассажиров повредить.

evgenistefa как благочинный действительно мог бы во всех приходах Болховского благочиния ввести традицию раздачи и захожанам и редким прихожанам миссионерских листовок и катехизических материалов. А ещё может быть и традицию дарить бесплатно захожанам и приходящим за требами Новый завет у кого нет. НЕ сплошником конечно, а именно только тем у кого нет Нового завета.Но и пояснять что это главная книга христианства и каждый православный должен её время от времени, а лучше регулярно читать и перечитывать.

День двух апостолов

У этого праздника есть твердое историческое обоснование. Из древнейших церковных источников известна дата казни апостола Петра в Риме. Этим подчеркивается нелишний раз, что для церковного сознания день памяти святого — это день его ухода ко Христу, в Вечность.

Если сейчас существует правительственная программа, посвященная семисотлетию со дня рождения преподобного Сергия Радонежского, то для церковной традиции как раз характерны дни поминовения — день, когда человек прошел свое третье рождение. Первый раз он рождается от своих родителей, второй — при Крещении, третий — когда переходит в другой мир. В данном случае кончина была мученической, т.е. свидетельством о том, что Христос был для них реальностью.

Церковь объединила день памяти Петра и Павла, хотя они были казнены в разные дни, и это был знак доброй пастырской мудрости. Известно, что как раз между этими двумя великими апостолами отношения не всегда были гладкими, был миссионерско-пастырский спор между ними. И то, что победила позиция апостола Павла — быть может, величайшее чудо в истории Церкви.

Это сегодня, когда мы празднуем память Петра и Павла в один день, когда обоих апостолов мы называем Первоверховными, когда в храме мы чаще слышим послания Павла, чем послания Петра — нам кажется, что они всегда принимались как равные величины. Но на самом деле во времена их жизни так не было.

Петр — глава апостольской общины, причем еще со времени Христа. Именно он отвечает на вопросы Христа, именно он раньше всех исповедует веру в Него. В то время, когда Петр ходил за Христом во дни Его земной жизни, а Сам Христос являлся Петру по Своем Воскресении — Савл, во-первых, был юношей, а во-вторых, недругом христиан.

Затем он обратился. После этого произошел известный конфликт, когда Павел начинает обличать Петра за то, что тот слишком терпимо относится к сохранению некоторых ветхозаветных привычек у своих духовных чад и учеников. Павел писал о Петре: «Когда же Петр пришел в Антиохию, то я лично противостал ему». Петр же говорил о Павле: «в посланияха брата нашего Павла есть нечто неудобовразумительное».

А теперь я попробую эту общеизвестную историю переложить на современный язык.

Представьте себе: есть наш Синод, в котором заседают уважаемые архипастыри. Во главе их — Патриарх. Митрополит Ювеналий. Митрополит Филарет. Митрополит Киевский Владимир. Они уже более трех десятков лет являются постоянными членами Священного Синода. Они сами по себе — сокровищницы истории нашей Церкви.

И вот однажды на заседание Священного Синода приходит священник, рукоположенный всего пять лет назад. Более того, про этого священника известно, что он был майором КГБ. И вдруг он начинает спорить с нашими синодальными старцами.

Какова вероятность того, что к нему прислушается Патриарх и Синод? Думаю, что с точки зрения социологии и просто человеческой истории — нулевая. А в евангельские времена все произошло именно так. Тот, кто был гонителем, смог объяснить Церкви, что правда Христа с ним, молодым неофитом…

Это удивительное свидетельство харизматичности и неформальности жизни Церкви. При том, что у нас очень много формализованных вещей, важно помнить, что где-то в самой глубине есть этот вечно живой нерв. Именно здесь проявляется реальное присутствие Духа.

И то, что два споривших между собой апостола равно почитаются в Церкви – пример церковной честности и терпимости.

diak-kuraev.livejournal.com/351349.html

"Притча о блудном сыне" (О.Иосиф Трифа, 1937)
Разберем подробно притчу о блудном сыне.

В начале этого евангельского отрывка говорится о том, что "у некоторого человека было два сына; и сказал младший из них отцу: отче! дай мне следующую мне часть имения. И отец разделил им имение. По прошествии немногих дней младший сын, собрав всё, пошел в дальнюю сторону".

Почему младший сын решился на это? Несомненно, причины на то были неправедными. Ему больше не нравилось трудиться. Юноша связался с дурной компанией, и ему пришлись по вкусу ночные гулянья и пиршества. Возможно, отец начал его укорять, и тогда сыну хотелось избавиться от родительского надзора. Ему хотелось быть свободным, жить и поступать так, как ему заблагорассудится. Юноша представлял себе, какая, должно быть, это прекрасная жизнь.

И вот он отправился в путь. По своей воле он порывает с родительским домом, с отцом, и уходит в далекую страну. Какая печальная разлука! Отец с сожалением смотрит вслед уходящему сыну, провожая его взглядом, пока юноша не скрывается из виду, и вздыхает: "Вернется ли мое драгоценное чадо?" На изображении рядом показано, как уходит сын, как рвутся узы между ним и отцом. Какой тяжелый разрыв!

Подобное происходит и в нашей духовной жизни, потому что притча о блудном сыне - это зеркало, в котором мы видим себя и нашу собственную жизнь. Отец из евангельской притчи - это Бог, Отец Небесный, а в сыне мы узнаем себя, своими грехами разрывающих узы между собой и Богом. Грех разрушает отношения между Отцом Небесным и нами.

Какой это страшный разрыв! В этом мире есть много несчастий. Однако, несомненно, единственное настоящее несчастье - это разрыв отношений с Небесным Отцом!

В моей жизни было много бед - я потерял мать, жену, троих детей. Однако единственное, что меня страшит больше всего, - это из-за греха потерять общение с Отцом.


Человек сотворен для жизни в непрерывном общении, в послушании и любви к своему Творцу. В Священном Писании постоянно звучит Божий призыв к человеку не разрывать эти узы. И в том же Писании видим, как человек склоняется к тому, чтобы утратить это общение, и лукавый прилагает к этому усилия.

Как страшен разрыв общения между Богом и человеком! Как страшно то, когда человек живет без Бога в этом мире! И, увы, в мире полно таких людей!

По качеству отношений с Богом людей можно разделить на три категории.

К первой мы бы причислили множество неверующих, у которых нет никакого общения с Богом. Их единственной встречей с Господом было таинство Крещения, а единственным подтверждением этого - документ об их крещении (но какова польза от такого свидетельства?) Такие люди живут в дьявольской "свободе".

Несчастные! Они не знают "родительского дома" Отца, потому что никогда не были к Нему причастны. Они смеются, когда им говорят о сладости жизни в Боге.

Во второй категории находится множество тех, кто убежден, что общение с Небесным Отцом можно поддерживать с помощью всякой лжи и пустых форм. Столько людей с большой поспешностью молятся Богу утром и вечером, а затем весь день живут без Него. С какой легкостью эти люди произносят молитву "Отче наш"! Они называют Бога Отцом, но не слушают Его. Его "дом" не становится их "домом", и такие люди не спешат вернуться к Нему, усердствуя в грехах. Целый день некоторые исполняют волю лукавого, а вечером скороговоркой произносят "Отче наш". Здесь уместно вспомнить суровые слова Спасителя: "Что вы говорите Мне: "Господи, Господи", а волю Мою не исполняете?" (Лк 6: 46).

Здесь мы вспомнили об этих вещах для того, чтобы люди не считали "блудными сынами" только тех, кто расточает свое имение души и тела в развлечениях, пьянстве, разврате и других вопиющих беззакониях. Отнюдь нет! Блудным сыном становится всякий, у кого нет живого и действенного общения с Богом.

Иметь подлинное общение с Богом, быть настоящим чадом Божьим означает проживать каждое мгновение с Ним, с небом, с вечностью. Это означает жить жизнью чада Божьего, искупленного драгоценной жертвой Его Сына. Как сладостна и прекрасна такая жизнь! Однако много ли тех, кто так живет?

Блудный сын разорвал общение с отцом, потому что искал "свободы". Он хотел быть свободным, жить по собственному произволу. Отец мог бы насильно заставить его остаться дома и не дать ему причитающейся части наследства, ведь по закону Моисееву, юноша имел право на наследство только в случае женитьбы. Однако, из родительской любви отец дал сыну и свободу, и часть наследства. Он не хотел держать сына дома против его воли, словно под арестом.

Отец Небесный мог бы и нас силой держать в Своем "доме", в послушании Себе. Он мог бы остановить нас от греха. Однако в этом случае у нас было бы спасение по принуждению, не имеющее никакой цены. Мы бы лишились свободы воли. Господь не посягает на это. Однако эта свобода должна употребляться на благо. "Все мне позволено, - говорит ап.Павел, - но не все полезно" (1 Кор 10:23).

Великий и ценный дар - свобода, но как он хрупок. Даже мирская свобода - очень хрупкий дар. Если говорить о свободе людям нерассудительным, они отправятся грабить, красть, рубить леса. Для них свобода - это произвол, подобный неукротимому потоку вод. Свобода хороша только в рамках законов и общественного порядка. Так обстоит дело и со свободой души. Она хороша лишь в том случае, когда остается в послушании Небесному Отцу.

Блудный сын желал свободы вне отчего дома, вдали от родительского присмотра. Такая духовная "свобода" нравится многим в наше время. Им нужна "свобода" напиваться, сквернословить и творить всякие грехи.

Один живописец изобразил блудного сына, покидающего отчий дом, верхом на лихом коне. Это точный образ - такова и "свобода" грешников, словно "конь необузданный" (Иак 3:3). Грешные стремительно мчатся по пути погибели, "словно конь, словно лошак несмысленный" (Пс 31:10).

Как хрупка духовная свобода!

Один выдающийся ученый христианин говорил: "По сути, у человека нет той свободы, которую он себе представляет. Если Его не ведет Господь, то, без сомнения, им управляет лукавый. Человек ведом либо Богом, либо лукавым - это видно по тому, чью волю он исполняет...".

Эти слова кажутся совершенно верными. Много читая Писание, я заметил одну вещь. Сколько раз человек поднимался и бил себя в грудь со словами "Я свободен, делаю, что хочу!.." , столько же раз лукавый тотчас уловлял его в свои сети. Разве не так случилось с Адамом? Он хотел быть полностью "свободным" и пал в постыдное рабство сатане.

Хвастливо произнесенные слова человека: "Делаю, что хочу", по сути, означают, что это лукавый делает, что хочет.

Подлинная свобода есть только в доме Отца Небесного: в послушании Ему и Его заповедям. Та свобода, как ее понимает мир в наши дни, - это постыдное рабство лукавому.

Подлинная свобода - это та, которую обрел для нас наш драгоценный Спаситель Своей святой жертвой. Иисус освободил нас от постыдного ига врага. "Стойте в свободе, которую даровал нам Христос, и не подвергайтесь опять игу рабства" (Гал 5:1).

Однако, увы, большинство христиан, "избегнув скверн мира чрез познание Господа и Спасителя нашего Иисуса Христа, опять запутываются в них и побеждаются ими" (2 Пет 2:20), разорвав общение с Небесным Отцом.

Как страшно потерять это общение! Это начало гибели души. Однако обратим внимание, что здесь и начало ее спасения.

Первый шаг к спасению состоит как раз в том, чтобы осознать, каковы твои отношения с Богом. Уединись в комнате своей души и спроси себя: "Кто я перед лицом Божьим? Могу ли предстать перед Ним как послушное чадо?"...

Начало спасения состоит не в этих отговорках: "Делаю, что могу, для своей души, стараюсь исполнять свой христианский долг...", а в категоричном, конкретном вопросе: "Находишься ли ты в живом и непрерывном общении с Богом, или эта связь разорвана? Ты "дома" или ты покинул "отчий дом"? Живешь ли ты в послушании Ему как верное чадо или ты вышел из-под этого послушания?"

Дорогой брат, задаю тебе этот вопрос: "Ты "дома" или ты покинул "отчий дом"?" Ответь на него сам!

О ЛИТУРГИИ
(перепечатка конспекта лекции диакона А. Кураева)
Христианство – это не философия. В христианской Церкви есть своя философия. Но жизнь христианина не исчерпывается философией, и она не питается философией и не основывается на ней. Философия есть некая прикладная дисциплина для Церкви, скорее миссионерского характера. Христианство есть религия. Задача любой религии – найти путь единения с Божеством. И этот путь и степень единения разные религии понимают различно. В некоторых – надлежащая мера единения с Богом – это слушать Его заповеди и исполнять Его закон. Но христианство с таким толкованием законничества не согласно. Мало исполнять заповеди Божии и соблюдать некие ритуалы, приносить некие жертвы и хранить заповеди. Сердце человека жаждет, чтобы Бог действовал во мне. Не просто в мире, не просто в соседе или в великом подвижнике древности. Мое сердце хочет, чтобы Христос действовал во мне, а не только в ком-то другом, пусть даже очень почитаемом человеке.
На эту жажду личного, непосредственного общения с Богом Евангелие отвечает – не просто возвещением о том, что Христос когда-то воплотился.
Когда мы пробуем друг другу, нам самим объяснить таинство Христа, таинство Церкви, мы часто находим какие-то формулы, которые очень понятны, ярки, и в своей яркости таят искушение, таят соблазн. Потому что можно купиться на них, и они заслонят поиск большей глубины. Так и сегодня – часто люди вполне благочестивые и церковно настроенные, пробуя пояснить, что происходит в Православной Церкви, почему у нас есть таинства и т.д. – говорят о том, что Господь освящает мир, освящает наши дары, воду, масло, хлеб и вино. И эти освященные дары Он дает нам, чтобы через них и мы были освящены. И основная идея – Господь дает людям Свою благодать, мы эту благодать должны принять, чтобы она нас меняла и в нас возрастала. Это очень правильно и справедливо.
Но когда этих разговоров становится очень много, и когда этими разговорами ограничивается кругозор христианина, тогда возникает вопрос – все хорошо, а воплощаться зачем надо было Богу? Что Ему мешало издалека словом Своим освятить хоть все Мертвое море? Берите, пейте от него все – источник воды живой… Или взять и освятить какие-нибудь, скажем, амбары зерна. Примите, вкусите, пусть вон тот склад № 5 будет телом Моим. Примите от него вси! Почему недостаточно было такого дистанционного послания Божественной энергии в мир, почему Ему Самому надо было прийти к нам?
Дело в том, что христианство говорит не просто о том, как Бог спасает людей, освящает их, оправдывает, помазует. Есть две основные религиозные схемы.
1 – это религии самоспасения. Это ряд индийских религиозных школ, других языческих практик, современный оккультизм. Ты сам – почти бог, ты сам можешь развить в себе такие способности, что ты войдешь в мир богов.
И есть другой вариант (2) – когда человек считает, что Бог ему все дал, и человек должен только слушаться. Может быть, в исламе так. Там человек ничего для Бога сделать не может, он должен только не выходить за рамки тех заповедей, которые Он предписывает. И если он будет жить, соблюдая правила жизни в этом общежитии, то Бог его приведет в вечные обители.
А вот христианство совмещает в себе обе эти интуиции. Итак, с одной стороны, Бог действует в человеке, но этот дар Божий действует не просто сам по себе. Это специфика православного понимания благодати. Благодать дается человеку, чтобы усилить его собственные действия. Принцип синергии. Благодать укрепляет, преобразует естественные способности человека. И благодать человек должен своим подвигом принять и взрастить в себе ее.
Итак, спасение и освящение не может быть нам просто подано извне. Оно должно быть творчески воспринято изнутри. Поэтому то, что произошло между Богом и людьми, та трагедия, которая произошла в наших отношениях, во грехе Адама и во всех последующих грехах человечества – трагедия в том, что пространство смерти разверзлось между миром людей и Богом. И это пространство смерти нельзя было отменить декларированием, зачитыванием небесного декрета. «Я, люди, на вас больше не сержусь и не гневаюсь, Я вас прощаю…» Никаких судебных решений здесь было бы недостаточно. Эту пропасть нельзя было просто заполнить и человеческой деятельностью. Иначе получилась бы Вавилонская башня – образ явно негативный в Библии – когда люди сами, своими усилиями пробуют долезть до неба. Люди утратили Бога, и поэтому именно Бог к ним должен был прийти. И Бог сходит на землю. Но сходит не просто Сам по Себе, а сходит через человека.
Ведь грехопадение произошло из-за того, что человеческая воля не пожелала вполне быть с Богом. Это смысл любого греха. «Я буду жить иначе, чем воля Божия меня призывает». Это источник греха. Исцелить же человека – значит исправить этот источник греха. Потому что бесполезно чинить последствия, латать их. Надо исцелить сам корень греха, а этот корень – в нашей воле. А беда в том, что человеческая воля привыкла грешить.
С одной стороны, оказывается, что если человеческая воля в Адаме не была направлена к Богу, и в этом был грех – значит, Бог не может вторгнуться в наш мир для исправления потомков Адама без нашего желания, без того, чтобы воля человеческая всецело согласилась: да, Господи, приими и […] Поэтому и необходимо было единство Бога и человека, в Божественном действии устроевающее наше спасение.
Вот отсюда – потребность в Богочеловечестве, в Богочеловеке, в котором бы вся полнота Божества обитала бы телесно, в Котором было бы две воли, во взаимном любовном порыве устремленные друг ко другу, во взаимном послушании, если хотите. Ибо здесь поистине взаимное послушание. По слову Иоанна Златоуста, Бог становится слугой для нашего спасения и поэтому воплощается, но и человеческая воля Иисуса всецело отдается во исполнение Троичной воли, Божественной воли Христа.
Это соединение произошло. Оно прошло даже страшные испытания Гефсиманского сада и Голгофы. Дальше стоит вопрос – как сделать так, чтобы тот дар, то чудо, которое произошло во Христе, стало доступно для всех остальных?
Патристика различает две человеческие воли. У каждого из нас есть воля природная. Это естественная «гравитация», стремление человеческой души. И тела, между прочим, тоже. Например, стремление удовлетворить чувство голода, стремление к любви, стремление к знаниям, совестное чувство, жажда познания… Это все благие естественные порывы человеческого естества. Поэтому стремления этих вот воль называется природной волей.
Но каждый из нас есть личность. Каждый из нас своей личностной свободой, своим решением определяет, какой из этих импульсов моей природы я реализую здесь и сейчас. Вот во мне есть масса импульсов – одновременно и поесть хочется, и поспать, и почитать чего-нибудь, и пообщаться с другим человеком – все это мне хочется одновременно. Но этих импульсов много, а я один. Моя личность говорит: вас много, а я одна. И личность решает, какой же из этих многих импульсов, которые толпятся на пороге бытия – какой из них пустить в реализацию, какой из них воплотится в эту минуту в моих всецелых действиях.
Поэтому православие различает две воли человека: воля личностная (гномическая воля) и воля природная.
И вот представьте себе: откуда рождается грех? Грех рождается тогда, когда некое благое само по себе стремление нашей природы (это очень четкий догмат православия – все, что есть в человеке – все добро, в человеке нет ничего лишнего, от нашего разума до нашей сексуальности, все добро сотворено Богом) – зло рождается тогда, когда тот или иной импульс реализуется не вовремя и некстати. Нет никакого греха в том, что человек хочет поесть. Но если он начинает кушать хот-дог перед царскими вратами на литургии – в неудобной обстановке, атмосфере, в неудачном контексте реализует природное желание своего желудка… Здесь сердце надо питать, а ты питаешь желудок.
Так вот, эти желания толпятся перед моей личностной волей, и я решаю, даю согласие на то, чтобы низший импульс я реализовывал вместо высшего импульса именно сейчас. Это происходит. Проходит несколько дней. Этот низший импульс вновь дает о себе знать, и опять в похожей ситуации, идя на этот грех, я еще сомневался и метался, сделать или нет – второй раз все проходит гораздо быстрее, я прохожу путь от первого помысла до греха уже гораздо быстрее; в третий раз – просто мгновенное замыкание происходит, а в четвертый раз моя дурная голова сама уже будет искать и провоцировать пробуждение этого низшего импульса, когда человек сам ищет повода ко греху. На языке аскетики это называется «страстное пленение» - когда моя личностная воля оказалась пленена неправильной структурой моей собственной природы. Но это еще не самое страшное. Хуже всего происходит то, что постепенно становится уже как бы такое прочное замыкание моей личности с низшими, скажем, слоями моей психики, минуя верхние. И тогда какая-то такая скукоженная фигура выстраивается в моей жизни, и оказывается, мое греховное произволение, личностное произволение – искорежило структуру моей природы. Все по принципу: «посеешь поступок – пожнешь привычку, посеешь привычку – пожнешь [тюрьму?]». Человек сам уродует свою судьбу, уродует свою природу своими грехами. Это началось с первых людей, это происходит с каждым из нас.
Более того, есть такая печальная реальность, которую я, например, объяснить не могу. Я могу на нее просто указать вслед за многими русскими философами. Безумие, на которое каждый из нас в одиночку совершенно не способен, мы спокойно это сделаем, находясь в толпе. Оказывается, общество способно быть резонатором греха. Не столько добра, сколько греха. Чем больше масса людей, тем больше гарантия того, что при возможности выбора они выберут дурной путь, нежели благой. Каждый из нас вполне свободен в своих личных выборах. Семья или небольшой коллектив при более-менее нормальных условиях, скорее всего, изберут добрый путь. Когда люди сливаются в огромный коллектив, вместе в толпе – слишком велик шанс, что при возможности разрушения или созидания они изберут путь разрушения. Это философский вопрос – почему общество часто выступает резонатором для греха, почему человек, который в одиночку не пойдет убивать своего соседа, в толпе готов участвовать в любом погроме.
Богословски это можно объяснить до некоторой степени. Дело в том, что человек создан социальным существом. Или скажем иначе – он создан соборным существом. Мы созданы для жизни вместе. И поэтому в нас есть некоторые такие стороны нашей души, характера, которые раскрываются именно в соборном общении. Но если у нас есть такие резонаторы, то они вначале должен быть резонаторами добра. Но в результате грехопадения исказилась их мощь, их вектор действия. И эта мощь, которая изначально была им дана, начинает действовать в разрушительную сторону.
После грехопадения постепенно в поколениях грех нарастает, от поколения к поколению. И первые страницы Ветхого Завета дают поразительную картину поистине эпического нарастания зла – от грехопадения Адама, от Каина и Авеля – до допотопного человечества. И даже потоп не может остановить эту инерцию зла. Он ее приостанавливает, но она заново набирает дальше ход, уже начиная с сыновей Ноевых и с поступка Хама.
Так вот, эту инерцию зла надо было остановить. Чтобы остановить инерцию дурной истории, нужно было вторжение того, что находится вне истории, вне времени. Вторжение вечности во время.
Хорошо, Бог воплотился, но что дальше? Христос берет в Себя нашу человеческую природу такой, как она есть. Вполне возможно, что даже такую, искореженную последствиями греха. Поскольку Христос человеческую природу вбирает в Божественную Личность, это означает, что ни один импульс человеческой природы – даже если он привык реализовываться недолжным образом – не может этого сделать. Потому что Божественная Личность Христа никогда не дает согласия ни на какой грех. Св. Григорий Нисский это изъясняет так: неизменностью Своего Божества Бог исцеляет нашу природу, которая прежде изменилась ко греху. Теперь она изменяется к свету, к праведности. Итак, Христос тем, что Он не может грешить (Он Бог), Он как бы разглаживает те складки человеческой природы, те рубцы греховные, которые в нашей природе появились. Он их разглаживает в Себе Самом. И в конце концов сама человеческая природа Христа становится обоженной, преображенной.
И вот вопрос: как этот дар преображения передать людям, всем остальным?
Вот для этого и устанавливается величайшее христианское таинство – таинство Причастия Тела и Крови Христа.
Суть этого таинства состоит в том, что мы приобщаемся человеческой природе Христа, не Божественной. Мы вкушаем Тело и Плоть Христа, но это частицы преображенного космоса, преображенной Плоти Христовой, облагодатствованной. Святой Игнатий Богоносец, ученик апостола Иоанна, пишет в послании к Смирнийцам (конец 1 века): «Евхаристия есть Плоть Спасителя нашего, которая пострадала за наши грехи, но которую Отец воскресил».
Итак, к Воскресшему Телу Христа мы приобщаемся. Не к тому, которое было до преображения, до страдания, а к Воскресшему, в котором нет тления, которое победило тление, в котором смерть сломалась, и там нет смерти.
Эти частицы иного бытия, бытия занесенного в наше время и в наш мир – из беспредельного будущего, из Царства будущего века, где после конца истории, при сотворении нового неба и новой земли – там обещано нам такое бытие, где не будет ни смерти, ни болезни, ни воздыхания, ни страданий, ни слез. Вот из этого, иного порядка бытия – отдельные, как бы авангард, обетованные частицы – прорываются здесь уже к нам и поселяются в нас. Эта преображенная Плоть Христа входит в жизнь каждого христианина через Причастие.
Зачем? – затем, чтобы начать действовать внутри христианина и изнутри влиять на него.
Можно сказать, что у Христа есть два способа воздействия на Своих учеников. 1 – знакомый всем нам, лицом к лицу, прямая проповедь, обращение к личности человека, к его совести, разуму. Вот тебе Евангелие, свидетельство о распятом и воскресшем Христе – уразумей его, пойми, поверни свое сердце к Спасителю. Это прямое воздействие, можно даже сказать, культурное, потому что воздействие культурными средствами – средствами речи, слова, образа.
Но в христианстве есть и бескультурное воздействие на человека – в том смысле, что оно глубже любой культуры – онтологического воздействия. Это мистика, таинство. Когда в человека вселяется, встраивается иная частица бытия, которая изнутри подталкивает его совесть к доброму выбору.
И это не насилие. Апостол Павел однажды говорит: бедный я человек! Доброго, которого я хочу, я не делаю, а злого, которого не хочу – делаю. Это вещь, прекрасно известная любому христианину, и которую в упор не хотят замечать люди, воспитанные в идеологии просвещения, хотя в том числе и философы, а именно – для многих направлений античной философии, даже для Платона, например […], вплоть до позитивизма и даже марксизма в некоторой степени – зло – это порождение невежества. «Если бы человек знал, что есть добро, он бы стремился к добру и к истине. Но люди не представляют себе, что является настоящим добром, и поэтому калечат свои судьбы и судьбы других людей».
Но христианство увидело, что есть более глубокие корни зла. Бывает, сознательная воля оказывает воздействие – но человек прекрасно знает, что это грех, прекрасно знает, что это безумие – и идет на него. Вспомните Достоевского – идеал [содомский] Карамазова, грех как идеал. И при этом идеал Богородицы и идеал содомский вместе присутствуют в его сознании. Апостол Павел это и отображает – оказывается, есть такое доброе, которое я знаю, которое я хочу, а все-таки не могу. Это уже другой такой уровень – когда человек не только знает добро и стремится против него (это уровень Карамазова), а то, о чем говорит апостол Павел – я и знаю добро, и стремлюсь к нему, но все-таки не могу достичь! И напротив – я знаю зло, я отвращаюсь от него, и все-таки я вновь и вновь его делаю.
Так вот, человек пленен своим грехом, своими страстями. И его греховное прошлое, греховные привычки давят на него. Ни один из нас вне Церкви и вне благодати не находится в состоянии абсолютно свободного выбора. Когда кажется, что есть одинаковые пути, равные, и я свободно решаю – идти туда или сюда. Увы, в каждом из нас живет огромная инерция греха, которая подталкивает нас именно к злому выбору. Гравитация добра слабее, чем гравитация зла.
И чтобы человек свободно мог принять дар Христа, свободно исправить свою жизнь, его нужно заслонить от этой гравитации, создать в нашей душе атмосферу антигравитации, установить такую антигравитационную установку. Чтобы не было чрезмерного, ассиметричного притяжения зла.
Вот это и есть смысл церковных таинств, и таинства Причастия – прежде всего. Частица Тела и Крови Христовых даются тебе, чтобы эта Кровь Христа лилась в твоих жилах, и она установит такой заборчик между греховной инерцией моей прошлой жизни и тем, что выбирает моя личность сейчас. Тем самым человек подвигается к ситуации более свободного действия. Это то, о чем апостолы без конца свидетельствуют – что Христос сделал нас свободными. Мы куплены для свободы дорогой ценой, но сделаны свободными, и не будем возвращаться вновь под рабство.
Это означает, что инерция греха – и греха первородного, и грехов прежних поколений, и моих прежних грехов – уже не действует. Выйдя из купели крещения, впервые приняв таинство Причастия – после этого я начинаю жизнь как бы с нуля. С нуля в том смысле, что у меня есть возможность сказать, что-то греховное, что было за мной раньше – его уже нет. Я живу вне него, оно осталось там, и это был не я.
У Канта есть его знаменитый категорический императив, одна из формулировок которого гласит: поступай так, как если бы история всей вселенной началась с этого мгновения. Это великая формулировка, она означает: действуй в понимании того, что ничто из того, что было в прошлом, ты не имеешь права привести в оправдание той подлости, на пороге которой ты стоишь сегодня. Не смей ссылаться на прецеденты «все так делают, и я так раньше делал…» - нет, перед тобой сейчас выбор, и ты должен понять, что не можешь оправдать себя тем, что было раньше. Как будто бы ничего не было, и ты, зная нравственный закон и зная закон Божий о твоей свободе, должен решиться.
Кант об этом мечтает. Ему хотелось бы, чтобы люди так думали. Но в христианстве это не мечта, это практика. Через покаянное обновление, через соучастие в Христовых таинствах, через принятие Его преображенной Плоти в себя мы можем действительно каждый наш день каждый поступок начинать как бы с нуля – в том смысле, что мы не испытываем чрезмерного давления со стороны нашего прошлого. Оно до конца, может быть, не уничтожается. Человеческие психологические привычки есть привычки, многие их них остаются. Но если человек всерьез решил: я пойду за Христом, я последую дорогой добра – ему дается сила, которая защитит его от чрезмерных нападений со стороны злых сил.
Тем, что Личность Христа, Личность Бога была непогрешима, Он исцелил человеческую природу. Затем эти частицы исцеленной человеческой природы Он вложил в нас – чтобы исцеляющаяся человеческая природа в нас могла бы освободить и исцелить нашу личную волю, каждого христианина. И это и есть такой сложный путь к исцелению источника греха. То есть, мы говорили, что источник греха – в личной воле человека, и эту личную волю человека нельзя отменить! Бог не может совершать благие поступки вместо нас заменить Собою в этом смысле. Он находит такой как бы окольный сложный путь, чтобы поддержать благие порывы нашей души, чтобы колебания в сторону добра и зла по крайней мере уравновесились, чтобы не было диктата, диктатуры бессовестности. Это высший смысл таинства Причастия. Приняв в себя частицу Тела Христова, мы сами становимся частицей Тела Христа.
Это то, что отличает литургическую трапезу от любой другой. Когда мы вкушаем обычный хлеб, по логике событий мы перестраиваем этот хлеб в ткани нашего организма. Однако когда мы участвуем в трапезе небесной, в литургической трапезе – происходит нечто обратное: не Хлеб, который я ем, становится мною, а мы становимся Тем, что мы вкушаем. Люди становятся тем небесным Хлебом, которому они причастились. Это призвание литургии – соделать нас причастниками, частицами Тела Христа.
Поэтому важнейшим предметом, который подлежит освящению на литургии, является не вино и не хлеб, а мы с вами. И в евхаристической молитве священник молится: «Господи, ниспосли Духа Твоего Святаго на нас и на предлежащие дары сия». Мы, собравшиеся в Церковь, есть первый по важности предмет освящения. А то, что находится в алтаре в Чаше, есть на самом деле средство к этому. Иоанн Златоуст восклицает, обращаясь к людям, которые стоят перед престолом: Братья, это ваша тайна лежит на престоле. Вы возложены на престоле. Причаститесь к тому, чем вы должны быть!
Есть в древнехристианской литературе некоторые тексты о литургии (кстати, этих текстов очень мало – это таинство, о нем не очень-то много писали) – они поражают своим радикальным отличием от того, что сейчас принято думать и писать о литургии.
Например – в любой популярной брошюрке будет сказано, что на литургии происходит преложение, преосуществление хлеба и вина в Тело и Кровь Христовы. И чудо состоит в том, что хлеб и вино, которые такими были вначале, затем становятся Телом и Кровью. Однако в древнехристианских текстах об этом говорится противоположным образом. Например, старца спрашивают: отче, почему мы причащаемся, почему есть это таинство причастия? Почему мы видим в чаше хлеб и вино? – и старец отвечает: видишь ли, Господь знает немощь человеческого естества, и знает, что мы не могли бы есть сырое мясо. И поэтому Господь, нисходя к нашим немощам, прелагает Свое Тело в Хлеб, а Свою Кровь претворяет в Вино.
Значит, смысл таинства – что Христос прячется в Дары, а не в том, что Он открывается в них.
Или другое сегодняшнее направление толкования Евангелия – пытаются доказать, что Христос действительно был Сыном Божиим, Мессией, что Он поистине был Богом. Однако по мысли отцов 1-го тысячелетия, Христос не открывает Свою Божественность, а прячет ее. И только если мы знаем эту миссионерскую установку Христа, мы можем понять логику Евангелия: Христос запрещает говорить о Себе тем, кто догадался о том, Кто Он. Христос до поры до времени прячет тайну о том, Кто Он есть. Он в зраке (образе) раба пришел, и Ему важнее, чтобы люди приняли Его уничиженность, а не в том, чтобы воздали ему славу.
Так же и в литургии. Это как в Вифлееме – Господь спрятал Себя в сына плотника. Так же и на литургии Господь прячет Себя в смиреннейшие дары земли – хлеб и вино. Только в крайних случаях дается понять, что это не просто хлеб и вино.
В наших служебниках публикуется Учительное известие. Это увещевание, обращенное к новопоставленному священнику. Там есть инструкция, где рассказывается, как вести себя в разных бытовых случаях. Например, если служишь литургию зимой, а чаша замерзла. А бывает – вдруг действительно видишь, что в чаше Тело и Кровь Христовы. То есть действительно видишь, что там Младенец лежит в чаше. Или видишь, что Божественный огонь из чаши исходит – прекрати служить, поставь чашу на престол, отойди в сторону, тихонечко молись, а когда увидишь, что все придет в нормальный вид, вино будет казаться вином, а хлеб – хлебом – тогда вернись и продолжай литургию. И помни, что это дано тебе было видеть по твоему неверию. То есть вместо того, чтобы сказать – ах какой я благодатный старец, такого сподобился увидеть – Учительное известие предупреждает, что не превозносись.
Мы называем священников священнослужителями, и при этом нам часто кажется, что священник совершает таинство – приносит жертву, освящает Дары, что священник сам по себе носитель особой благодати, которой как бы нет у мирян, и т.д. На самом деле священник не совершает никакой литургии, таинства. Таинство совершает Господь Духом Своим. Священник служит таинству, поэтому и называется священнослужитель. То есть субъект совершения таинства есть Сам Бог.
В 12 веке в Константинополе (1148 год, если не ошибаюсь) прошел собор, где обсуждались два вопроса: 1 – кому приносится Жертва Христа. И соответственно – кому приносится Жертва литургии? Если это называется Жертвой, то кому она приносится? Были варианты, предполагали – Богу Отцу. Собор ответил – нет, это Жертва, обращенная к Троице. И вспомнили слова из молитвы на литургии Иоанна Златоуста: «Ты еси приносяй и приносимый, приемляй и раздаваемый». Ты Тот, Кто приносит и Кого приносят, Тот, Кто приемлет, и Тот, Кого раздают. По Своей человеческой природе Христос приносит Свою волю, Свою жизнь в жертву для исполнения воли замысла Божия о нашем спасении. Но как Бог по Своей Божественной природе Он приемлет эту же Жертву, потому что это Его замысел был от создания мира – о спасении падших людей через Крестную Жертву. Поэтому человеческая природа Христа приносит Себя в послушание Божественной воле, а Божественная природа Христа приемлет эту Жертву, и это приемлющее действие Божественной природы Христа – оно едино и нераздельно с волей и действием Отца и Духа Святаго. Поэтому здесь вся Троица участвует в примирении с человеком, и вся же Троица участвует в литургическом действе. Значит, Христос есть истинный Первосвященник, по слову апостола Павла, единственный Священник в христианской Церкви. Потому что Он единственный принес ту Жертву, в которой мы можем быть соединены с Богом. Мы же можем соучаствовать в этой Жертве, или точнее – принимать ее плоды.
И второй вопрос, который тогда же обсуждался на том константинопольском соборе – вопрос более понятный и более сложный. Что такое литургия? Как наши литургии, совершаемые в каждых храмах, соотносятся с Тайной Вечерей? Вот когда-то Христос причастил Своим Телом и Кровью апостолов. Были варианты – что литургия есть воспоминание о Тайной Вечере, или что литургия есть повторение Тайной Вечери. При внимательном рассмотрении оказалось, что оба варианта неудовлетворительны. Потому что, если мы просто вспоминаем о Тайной Вечери – значит мы остаемся голодными. Сколько бы мы ни вспоминали о трапезе, которая была позавчера, сегодня мы от нее не станем сытнее. Воспоминание о позавчерашнем ужине никого сегодня не накормит и не утешит. Как будто бы повезло только 12-ти апостолам, которые причастились когда-то Телом и Кровью Его, а нам-то что с этого? Неужели у нас нет доступа к этой же Чаше? Как же быть со словами Христа о том, что Он есть Хлеб жизни, и кто не будет есть Плоти Его и Крови Его, тот не увидит жизни вечной.
Вариант о том, что мы повторяем Тайную Вечерю – тоже безумие, ибо как можно повторить ту Жертву, которая принесена единожды? Апостол Павел в послании к Евреям многократно подчеркивает – единожды Христос закалается. Кроме того, тогда Христос сказал: приимите, ядите, сие есть Тело Мое. А сейчас что, любой поп то же самое делает? Какой-нибудь отец Василий скажет: приимите, ядите, сие есть тело мое, и начнет раздавать свое тело и кровь? Но он же Кровь Христа раздает. Значит, это тоже неудачное суждение.
И тогда собор 1148 года принимает решение и говорит, что каждая литургия не есть только воспоминание Тайной Вечери, ибо этого недостаточно, и не есть повторение Тайной Вечери, ибо это невозможно. Каждая литургия есть сама Тайная Вечеря. Мы соучаствуем в той самой единственной трапезе, «силы Небесныя с нами невидимо служат, се бо входит Царь Славы». Мы незримо для телесных очей входим в пространство Сионской горницы и из рук Христа приемлем ту самую Чашу, и мы находимся в Царстве будущего века, в котором нет преград между прошлым и будущим, нет пространственных преград. Поэтому через благодатное действие Святаго Духа (а субъектом таинства является Святой Дух, Он совершает это таинство, а не священнослужитель), это нисхождение Святаго Духа на Церковь, собравшуюся вокруг Чаши – оно истончает толщу времен и пространств, которые отделяют нас от Сионской горницы. И мы соучаствуем вкупе с апостолами в причастии Телу и Крови Христа.
Не случайно поэтому церковная символика росписи в древности предполагала, что апостольский лик должен быть изображаем в алтарной апсиде вокруг престола. Апостолы стоят вокруг престола, и мы вместе с ними подходим к Чаше, а они - за нашими спинами. А сегодня этот апостольский лик пишется в иконостасе, так называемый Деисусный чин.
Здесь нельзя не заметить, что произошел удивительнейший исторический казус. Те суждения, что были отвергнуты православной Церковью в 1148 году, позднее, спустя 400 лет, были приняты западными христианами. Догмат о том, что литургия есть воспоминание Тайной Вечери, был позднее принят протестантами (где-то с 16 века некоторыми протестантскими толками), а догмат о том, что литургия есть повторение Тайной Вечери, был принят католиками на Тридентском соборе контрреформационном, и как бы тем самым протестанты и католики подпали под анафему польского собора 1148 года.
Еще хотелось бы сказать вот что. Литургия по-гречески – это «совместное служение, совместное действие, общее действо». Перевод Николая Федорова на русский язык – «общее дело». И в служении литургии участвуют не только священнослужители, но и народ. Поэтому по православным правилам священник не имеет права совершать литургию один. Если в храме нет причастников, священник не имеет права служить литургию. Если в храме нет народа – хотя бы псаломщик пусть будет, хотя бы хор. Потому что священник не сам от себя участвует в литургии, а от лица народа, уполномочен народом. А если народа нет, то его мандат недействителен.
Это важнейшее различие между православным и католическим пониманием Церкви. В католическом понимании, которое, кстати, является чрезвычайно понятным, потому что примитивным (на самом деле поскобли православного – найдешь католика очень часто) – католики официально убеждены, что священник – это ходячий аккумулятор благодати. Он стал на несколько степеней святее и благодатнее, чем остальные христиане. На самом деле священник отличается от мирян не тем, что он благодатнее и святее, а тем, что он в Церкви как во всецелом организме уполномочен для совершения особого служения. Поэтому священство есть некая функциональная реальность. Он осуществляет служение, необходимое в Церкви. Это служение собирания Церкви, служение евхаристическое, потому что в Евхаристии собирается Церковь. В Евхаристии происходит так, что толпа, которая зашла с улицы – преложилась, стала Телом Христовым. Совершил это чудо Господь. Священник же от лица всех молился, чтобы это чудо совершилось. Если не на ком этому чуду совершаться (народа нет, он один), то его служение не может быть исполнено.
Из этого следует очень интересное различие в церковном праве. Согласно католическому церковному праву, священник никогда не может быть лишен сана. Он может быть запрещен в служении, даже отлучен от Церкви, но он останется священником. Потому что они полагают, что раз произнесены молитвы и правильным образом совершено рукоположение во священника – то священник получил власть совершать таинства (это тоже важная деталь). У католиков такое юридическое мышление сильно – священник – это иерарх, он владыка прежде всего, у него есть власть совершать таинства.
Когда крестит православный священник, он говорит: крещается раб Божий такой-то. Когда католический священник крестит, он говорит: Я крещаю тебя во имя Отца и Сына и Святаго Духа. Православная формула подчеркивает, что это действие самого человека, крещающагося. Католическая формула – «я крещаю…». Православная формула причастия: причащается раб Божий такой-то. Католическая – «я причащаю тебя…». А в формуле исповеди – увы, мы сейчас используем католическую формулу исповеди: «я, иерей такой-то, властью мне данной, прощаю и разрешаю тебя от всех грехов…» И эту формулу не используют в Антиохийском патриархате, и не используют в Греции. Это влияние киево-могилянских идей. Православная формула, которая была в ходу на Руси до 17го века: «Грехи твои на вые моей, чадо». Грехи твои на моей шее. То есть священник выражает свою солидарность даже в грехах духовного чада. Он готов разделить перед Богом ответственность за грехи этого человека, который действительно стал его духовным сыном. А в восточных православных Церквах формулы все-таки разные, но примерно такие: «прощаются тебе грехи твои по вере твоей», т.е.евангельская формула такая, но не «я прощаю...»
В католическом понимании священник имеет харизму власти, прерогативу власти. Ему эту прерогативу дали – и затем никакими путями ты назад ее не выбьешь. Даже на следующий день епископ схватился – ой, нет, что это я такого дурака в попы поставил – а поздно, его можно и анафематствовать, отлучить от Церкви, а он останется попом. Он создаст свою секту, и католики скажут – эта секта благодатная. У них сейчас такая ситуация во Франции. Парижский кардинал [Лефевр] в 70х годах взбунтовался против Ватикана, ему очень не понравились реформы 2-го Ватиканского собора, и он ушел в раскол. И будучи в расколе, рукоположил новых епископов. И Ватикан должен официально признать, что эти епископы и священники благодатны. Ведь Лефевр получил законным путем власть, и этой властью он пользуется даже вне пределов католической церкви.
Или другое деяние Ватикана – одним из своих деяний они признали благодатность одной из старообрядческих русских иерархий, Белокриницкой иерархии. Для Русской Церкви это проблема, потому что Белокриницкая иерархия берет свое начало от епископа, который находился уже, судя по многим документам, под запрещением в Константинопольском патриархате. Он там был под запретом, не служил, а потом перешел к старообрядцам, они его нашли где-то в Австро-Венгрии (нынешняя территория Боснии), уговорили переехать поближе к России и посвятить им нескольких новых епископов. Он это сделал. Православный мир сказал нет, поскольку он не осуществлял свое служение как епископ, и он не мог совершать такие таинства как епископские рукоположения. Католики говорят иначе – он был епископом, значит, неважно, что был под запрещением, что был на покое.
Странная практика. Поразительная дисгармония, несоответствие между вхождением в мир церковных таинств и уходом из него. Есть обряды принятия таинств, но нет обрядов «раскрещения» или «развенчания», «лишения сана» и проч. Это несоответствие понятно. Во всех этих случаях Церковь лишь фиксирует факт. Не провоцирует событие, а фиксирует, что когда-то прежде произошли действия, из-за которых распался брак, из-за которых человек оказался вне Церкви, или священник оказался уже не священник.
Но дисгармония чувствуется, и поэтому в католической церкви возникла такая практика анафем. Когда лишали сана Джордано Бруно (а он был священником и монахом), то был совершен специальный обряд его расстрижения и низведения на степень мирянина. И в церковных архивах Италии сохранились даже записи о том, что выплачено сколько-то там талеров такому-то епископу и священнику за совершение обряда лишения Джордано Бруно сана священника. И есть даже описание этого обряда.
Еще хотел бы сказать, что я много раз употреблял слово таинство. Феодор Зелинский, один из крупнейших специалистов в области античной культуры, полагает, что греческое слово мистерия происходит от глагола миэйн – жмурить глаза. Человек, посвящаемый в мистерии, он закрывал глаза, и это означало не страх перед теми сведениями, которые ему сообщают, а как бы это закрытие внешнего зрения ради откровения внутреннего зрения. Как бы я повернул глаза зрачками внутрь, в душу. Некую истину, которую ты должен узреть в себе самом и о себе самом. То, что не видно внешнему взору, что происходит откровенно и что ощущают очами сердца. Это таинство, мистерия. И христианская жизнь – это есть такая огромная мистерия, где происходит действие благодати, которое ощутимо сердцем и которое лишь в крайне редких случаях становится зримо и для телесных глаз.
В древней Церкви была так называемая дисциплина аркана. Это дисциплина тайны, научения. Тогда не дозволялось проповедовать о некоторых вещах. Например, христианин не имел права читать такие лекции, какие я вам сегодня читаю. По правилам Церкви 2 или 3 века за такую лекцию меня должны были отлучить от Церкви, лишить сана по крайней мере – точно. Можно было рассказывать о Евангелии, обличать язычество, многобожие, можно было рассказывать о таинстве крещения. Нельзя

Нельзя было рассказывать о таинстве Причастия. Не потому что это такая большая тайна, а по миссионерским соображениям. Слишком легко было такими рассказами смутить людей – что мы причащаемся Телом и Кровью Спасителя. Ходили разные слухи – что у христиан какое-то странное таинство, они пьют чью-то кровь, и чье-то тело по ночам кушают. Что они младенцев едят и т.д. И Тертуллиан пишет в одной из своих апологий: что вы утверждаете, что мы едим младенцев? Ваша полиция прекрасно знает, где мы собираемся. Более того, несколько раз ваши чиновники врывались на наши ночные собрания. Так спросите тех, кто участвовал в карательных экспедициях – кто-нибудь заметил там недоеденного младенца? Или кусочек хлеба, облитого кровью? - Тем не менее, слух есть слух. Например, сегодня тоже есть свои сплетни о Церкви, которые распространяются весьма быстро. Скажем, на тему: Церковь и КГБ. И так же, если во 2 веке выйти на улицу и говорить – братья, вот вам чаша Тела и Крови Господней, приидите и причаститесь – то сразу бы избили, и еще потом бы рассказали всем друзьям, какое я правильное дело сделал, и вообще надо их казнить, этих врагов рода человеческого.
Так у древних христиан было два табу:
1 – они не изображали открыто креста, потому что крест был орудием казни, и людей продолжали распинать. Поэтому тайно крест почитался, но именно в катакомбах. Его маскировали, прятали – скажем, изображение якоря, потому что в нем крест вписан. А внизу полумесяц. И сейчас на храмах кресты с полумесяцем – это элементарный якорь. Он встречается еще в храмах, построенных до всякого татарского ига. Конечно, ко 2-му тысячелетию это забылось, и родилось другое толкование – что это чаша Грааля, которая собирает стекающую Кровь Христа. Но изначально это простая маскировка. И напоказ крестики не носили.
И 2-е, о чем молчали – это таинство Причастия.
Отголоски этой мистериальной дисциплины молчания дожили до сих пор. Например, сейчас диакон возглашает на литургии: оглашеннии, изыдите – т.е. те, кто не крещены, выйдите вон. В принципе, диакон должен обойти весь храм и попросить удалиться всех тех, кого он не знает в лицо. «Двери, двери, премудростию вонмем». Внешние двери храма закрываются на замок, и остаются только те, кто будет причащаться. Это древняя практика, и сейчас от нее осталась лишь некая символика…
Но мы должны помнить, что обряд – это то, что обряжает, это внешняя плоть, а за этим стоит таинство, когда действуют уже не люди, а Господь.
И смысл литургии заключается в том, что в начале ее мы приносим Богу свои земные дары (просфора – буквально приношение) – затем, чтобы Господь сделал принесенный нами хлеб тем Хлебом, который Он Сам принес нам. Мы приносим наши дары Богу, чтобы забрать их назад, но уже как тот величайший Дар, который Господь принес людям.