Этот странный орловский крюк кавказского маршрута Пушкина

В начале XIX-го века город Орел, которому некоторые местные СМИ пытались присвоить статус литературного центра страны, как и его  губерния, оказалась в стороне от большинства маршрутов нашего главного литературного гения  – А.С. Пушкина. Наиболее проторенные им пути проходили между родовым поместьем Пушкиных в Псковской губернии и двумя российскими столицами. Неоднократно и сами они были начальными и конечными пунктами его путешествий. На это, естественно, обратили внимание вездесущие почитатели Пушкина. Благодаря их неутомимой деятельности, были созданы два путевых музея, связанных с дорогами поэта – один в Выре (на участке Петербург-Псков), другой в Торжке (на Московско-Питерской трассе). Почему же так скудны были варианты выбора этих маршрутов самим любителем дорог и путешествий? Просто на совершение тех или иных поездок (даже при условии выбора наиболее популярных) первому поэту России нужно было получить личное разрешение самого императора или его клевретов. В столицах же легче было его контролировать, всё было под рукой, методы слежки были отработаны до мелочей. Иногда, конечно, он  пытался эти разрешения игнорировать и удрать из под двойного полицейского надзора, но потом следовал нагоняй, к которому  всегда надо было быть готовым.  

Поэтому Орёл хоть и был недалеко от второй столицы империи, но, до некоторой степени, всё по тем же причинам, лежал вне поля пушкинской досягаемости. Разорвать этот узел он решился в год и месяц своего последнего (30-ти летнего) юбилея. До следующего юбилея (40-летия) ему дожить уже не довелось. Конечно, сделал он это не ради Орла, и даже не ради Тифлиса, куда направлялся, а совершенно по другим причинам, которые как сам Пушкин, так и исследователи его биографии, указали в достаточном количестве, чтобы всех вконец запутать. Разбирать их в этом кратком очерке я не стану. Рассмотрю лишь две относительно свежие идеи, примыкающие к причинам посещения Пушкиным Орла.

Первая версия прорвалась к читателю в 90-х годах прошлого века, и  уже без тени сомнения выдаётся рядом публикаций и экскурсиями белёвского краеведческого музея за истину в последней инстанции. Связана она с таинственной смертью в Белёве бывшей императрицы Елизаветы Алексеевны, последовавшей буквально через полгода вслед за супругом Александром I в мир иной. Именно в постсоветское время под гипотезу о любви поэта к царице стали подводить реальные основания.  Одна из замечательных интерпретаторов рисунков Пушкина саратовская исследовательница Любовь Краваль в своей книге «Рисунки Пушкина как графический дневник» 1997 года впервые и озвучила эту идею:  «…Елизавета Алексеевна умерла в Белёве … в ночь с 3-го на 4-е мая 1826 г. В Белёве было похоронено сердце царицы.  Выехав в своё второе кавказское путешествие 1 мая 1829 г., Пушкин сделал большой крюк: «… Из Москвы поехал я на Калугу, Белев и Орёл, и сделал таким образом 200 вёрст лишних; зато увидел Ермолова». Следовало бы, наверное, написать: зато именно в первых числах мая поклонился в Белеве сердцу царицы, – но умолчал… А как бы вы хотели?..». Это мнение тут же взяли на вооружение все кому оно было выгодно. С другой стороны Краваль в чём-то здесь права, и я с ней согласен, что причина большого крюка кавказского маршрута Пушкина не в Ермолове. Ермолов здесь – веская  причина для Пушкина, чтобы объяснить этот крюк. Но и смерть царицы здесь тоже не причём. Посмотрите Интернет-статью на «Прозе.ру» за 2011 год той же Краваль под названием «Пушкин. Версия». В ней публикатор находит аргументы  совсем противоположного свойства: ещё в 1826 году Пушкин знал, что царь и царица остались живы, – он стал пустынником, а она ушла в монастырь. А далее из доводов её новой статьи можно понять, что маршрут на Кавказ Пушкиным был выбран с целью поиска монастыря, где могла скрываться его утаённая любовь. Но, пардон, если он это знал до поездки, то кому он тогда мог поклоняться в Белёве?

Вторая идея, связанная с посещением Пушкиным Орла пришла в голову современному политологу Станиславу Тарасову. Свою промонархическую статью он озаглавил «Как Александр Пушкин спас жизнь императору Николаю I».  В ней много толковых цитат и выдержек из писем Раевских, верные оценки отдельных ситуаций перед  поездкой поэта на Кавказ, которые все вместе, казалось бы, должны были привести автора к правильным  и трезвым выводам. Вместе этого, поддавшись пушкинскому «Мне предстоял путь через  Курск  и Харьков; но я своротил на прямую тифлисскую дорогу» делается сногсшибательное заключение о передаче Пушкиным Ермолову информации, якобы полученной в Петербурге от генерала Н.Н. Раевского-старшего, о предполагаемом поляками покушении на царя. После чего Ермолов берёт на себя роль информатора Николая I , и по его же совету Пушкин меняет маршрут с Украины на Воронеж.  Таким образом,  всё детали путешествия, по мнению политолога, оказываются увязанными. Единственно, что забыл объяснить читателям автор данной крутой интриги – почему же сам генерал Раевский-ст., обладавший такой информацией, не смог передать её царю во время последовавшей затем аудиенции у монарха, а предпочёл привлечь Пушкина, и почему поэт, хранивший её три месяца, решился довериться только незнакомому Ермолову.

Итак, кратко со свежими версиями причины посещения поэтом Орла я читателя ознакомил. Надеюсь,  как и меня, они вас не вполне устроили. Тогда вновь назад к Пушкину и пушкинистам.

Возвращаемся и видим, что у Пушкина в его «Путевых записках 1829» (или «Кавказском дневнике») о путешествии в Арзрум касаемо маршрута на Орёл всё то же, что прописано у  авторов предыдущих новых версий. Внимательно прочтём ещё раз: «… Из Москвы поехал я на Калугу, Белев и Орёл, и сделал таким образом 200 вёрст лишних; зато увидел Ермолова», и далее после описания встречи с Ермоловым  «Мне предстоял путь через  Курск  и Харьков; но я своротил на прямую тифлисскую дорогу». Казалось бы, всё говорит о том,  что ехал Пушкин в Орёл только для встречи с Ермоловым. Тысячи раз прочитанные эти строки, большинством пушкинистов именно так и воспринимались.

Всё это уже вошло в традицию. Для примера процитируем прекрасного писателя, автора книг «Пушкин в жизни» и «Спутники Пушкина» В.В. Вересаева: «Отправляясь в 1829 г. на Кавказ, Пушкин сделал двести вёрст лишних и заехал в Орёл специально для того, чтобы увидеть Ермолова».

Естественно,  от такого мнения не отстают и  краеведы. Вот, например, из статьи известного орловского филолога и краеведа Е.Н. Ашихминой «Пушкин в Орле»: «…поэт «сделал… 200 верст лишних; зато увидел Ермолова», то есть намеренно удлинил свой путь более чем на 200 км, чтобы встретиться с одной из самых замечательных фигур в области русского военного искусства николаевского времени, прославленным и одновременно опальным боевым генералом, героем кавказской эпопеи…».

«… поэтический портрет писанный Довом». 1825 г.

Вместе с тем есть подозрение считать, что пушкинская фраза («зато увидел Ермолова»), ставшая почти крылатой, большинством воспринимается слишком однозначно.  Союз «зато» в толковом своём значении  тождественен союзам «но», «однако» (с оттенком возмещения) и фразу эту можно понять и так: «Да,  маршрут мой был не из коротких и  легких (причём, причина его удлинения не указывается), но на нём я был вознаграждён встречей с Ермоловым». Конечно, для текста самих «Путевых записок» общепринятое понимание этой фразы предпочтительнее моего. Просто так её составил сам Пушкин.  А он её не просто написал, а искусно сконструировал, сделав намёк на неоднозначность. На это указывает черновик его письма к Фёдору Толстому из Тифлиса. В нём она разительно схожа с «Путевыми записками»: «зато видел Ермолова». Но, одно дело, когда эта фраза присутствует в «Путевых записках», и совсем другое, когда она же стоит в письме.

С Фёдором Толстым (Американцем) поэт общался буквально перед своим отъездом из Москвы на Кавказ, поскольку тот выступал в роли личного шафера в его сватовстве к Натали Гончаровой. После неопределённого ответа её матери Пушкин в тот же день выехал в сторону Калуги. Что-то на Пушкина не похоже, чтобы  он мог скрыть от ближайшего приятеля планы встречи с Ермоловым, о котором у них уже был разговор! Однако из текста письма именно такой вывод и вырисовывается – либо скрыл, что маловероятно, либо просто был к ней не готов, т.е. не ожидал, или не планировал, что более вероятно. И здесь уже второе понимание крылатой фразы выходит на первый план.  

В самом описании встречи  с Ермоловым чётко прослеживается её неподготовленность: Пушкин о  своём «предполагаемом» визите к незнакомому ему человеку, никоим образом хозяина не предупредил  (ни письмом, ни визиткой, ни устной оказией), хотя для этого, с учётом получения подорожной вначале марта, имел вполне достаточно времени, и тем самым поставил его в неловкое положение: «Ему было досадно, что не помнил моего полного имени. Он извинялся комплиментами». 

Незапланированность этой встречи сквозит и в следующих высказываниях: «Извозчик мой сказал мне, что … он (Ермолов) не принимает одних только городских чиновников, а что всякому другому доступ свободен».  После такой цитаты хотелось бы задать вопрос: «Понесло бы вас в Орёл из столицы, если сама возможность быть принятым была под большим вопросом?». Согласитесь, что так специальный визит, ради которого делается 200 вёрст, не обставляют.

Теперь займёмся анализом маршрута именитого путешественника. Тем более, что в наше время для этого создались уникальные условия. Если предшественникам,  разбирая пушкинский маршрут, приходилось гадать на кофейной гуще, то теперь любой желающий, пользующийся Интернетом, может ознакомиться  с Почтовыми дорожниками начала XIX-го века из президентской библиотеки. Основными для рассматриваемого периода могут быть «Почтовые дорожники» 1824 и 1829 годов. 

Два варианта почт. дорог до Орла (из ген. карты дорог Орл. губернии 1822 года)

Как утверждают многие, выехав из Москвы, Пушкин устремился в Орёл к Ермолову, а затем на Кавказ. Так вот в Орёл, по обоим дорожникам, главная почтовая дорога шла через Тулу (№100), а не через Калугу. Дальше он предполагал ехать на Курск, но и в этот город главная почтовая дорога под №24 также шла через Тулу. Что интересно, через Тулу же пролегал и основной тифлисский тракт на Воронеж №9, от которого он уклонился, якобы с целью достичь Орла. Все стрелки ему указывали дорогу на Тулу, но он поехал на Калугу. Всё говорит о том, что именно калужское направление им было выбрано, а не орловское. В Орле он оказался по ходу движения из под Калуги. На этом своём тайном маршруте Пушкин, похоже, где-то засветился: возможно, в Белёве. Поэтому визит под Калугу Пушкину нужно было прикрыть, за него ему должно было сильно нагореть, и для объяснения появления в Орле фигура Ермолова была просто вне конкуренции. Во-первых, он был в теме выбранного поэтом на Кавказ маршрута; во-вторых, проживал в Орле, будучи не в ссылке, а в отставке; в-третьих, являлся исторически неординарной личностью, общался с рядом лиц, примыкавших в восстанию, т.е. был как бы в сфере  интересов Пушкина.

Намекнули Пушкину на возможность посещения Ермолова, скорее всего, по ходу его движения к Орлу: либо под Калугой, либо под Орлом. Акцент на пребывании поэта до Орла в болховском имении Петра Плещеева Большая Чернь дают довольно малое количество орловских краеведов. В 4-х томной «Летописи жизни и творчества А.С.Пушкина», выпущенной к его 200-летию остановка эта вообще не упомянута. Однако ещё в 70-х  и 80-х годах прошлого века в справочном издании Л.А. Черейского «Пушкин и его окружение» данный факт присутствовал.

Большая Чернь – не малоархангельская легенда о проезде Пушкина. С отцом Петра Плещеева  Александром Алексеевичем и всем семейством Плещеевых Пушкин был хорошо знаком. Их имение под Болховом было местом поэтических вдохновений его учителя и ближайшего друга В.А.Жуковского, в котором им писались «Певец во стане русских воинов» и «Светлана». Рядом находилось и другое имение Плещеева в селе Знаменском, тесно связанное с именем Н.М. Карамзина. И, наверняка,  Пушкину об этом было известно. Собираясь на Кавказ, он также знал, что придётся побывать и в орловских краях, в которых он доселе не бывал. И здесь, как нельзя кстати, ему была важна помощь друзей способных приютить, обогреть, укрыть от любопытного глаза и тайного надзора. Наверняка об этом он разговаривал с самим Александром Алексеевичем ещё в Петербурге и, возможно, тот дал ему письмо к сыну. А.А. Плещеев был знаком Пушкину ещё по «Арзамасу», но и в годы перед кавказской поездкой  поэта «Летопись» зафиксировала их контакты при  посещении семейства Карамзиных. Что интересно, уже после поездки на Кавказ, в конце года Пушкин составлял список рассылки своих визиток перед новым 1830 годом. Список небольшой, но в него вместе  с дипломатическими представителями ряда стран входил и Плещеев. О посещении Пушкиным  Большой Черни сохранилось много семейных преданий, о них сообщил автор заметки в газете «Орловский край» №206 от 18 декабря 1916 г. Вероятно, что Пётр Плещеев дал  поэту какую-то дополнительную информацию о возможности визита к генералу Ермолову.

Проводить разбор беседы Пушкина с Ермоловым я не буду: его касались многие публицисты. Да и объём очерка не позволяет этого сделать, хотя есть там отдельные интересные моменты, разобраться в которых, безусловно, стоит.

Я хотел бы я извиниться перед читателями, но описывать, как Пушкин завершал свой бесподобный орловский крюк, который скорее можно назвать калужским, я тоже не буду. Скажу лишь, выглядело это довольно оригинально, и на завершение было не похоже.

Причина такого неуважения к читателю кроется в его же неуважении к книге. Буквально на днях в центральной Бунинской библиотеке Орла я взял, чтобы кое-что уточнить, вышеуказанную книгу Л. Краваль  и за 20 лет её существования обнаружил себя первым её читателем. А книга, несмотря на свою спорность, просто потрясающая и не взять её в руки невозможно.

Аналогичная участь постигла и посмертную книгу 1991 года удивительной поэтессы и пушкиниста Татьяны Галушко «Раевские мои…». Именно её исследования, с которыми я полностью согласен, ломают представления о большом орловском крюке маршрута Пушкина. Поэтому истинных читателей, желающих сохранить своё высокое звание и разобраться в сём непростом вопросе, я отсылаю к её трудам (см. Источники).

Со своей же стороны, видя, что предположения Галушко, теплятся лишь в примечании к 3-му тому «Летописи», к 220-летнему юбилею Пушкина и 190-летию его проезда через наш край, я постараюсь подготовить материалы, в которых сделаю попытку развить её мысли, дам разбор причин тайного калужского крюка кавказского маршрута Пушкина, а на основе почтовых дорожников и справочников дорог подробно опишу предполагаемый маршрут поэта от Москвы до Новочеркасска,  и частично коснусь и его обратного пути от Кавказа к Москве.

Источники:

1. А.С. Пушкин «Кавказский дневник» // Пушкин А.С. «Дневники. Записки», (серия «Лит. памятники»), СПб.: Наука, 1995 г., С. 16
2. В.В. Вересаев «Спутники Пушкина», т. 2, М.: Советский спорт, 1993 г., С. 447
3. Л.А. Краваль «Рисунки Пушкина как графический дневник», М.: «Наследие», 1997 г., С.137
4. С.Н. Тарасов «Как Александр Пушкин спас жизнь императору Николаю I». ИА REGNUM. 19.12.2009; https://regnum.ru/news/1236702.html
5. «Летопись жизни и творчества А.С.Пушкина», т.2, М.: Слово/Slovo, 1999 г., С.276, 277
6. «Летопись жизни и творчества А.С.Пушкина», т.3, М.: Слово/Slovo, 1999 г., С.122, 534
7. Л.А. Черейский «Пушкин и его окружение», Л.: Наука, 1989 г., С.333-334
8. Е.Н. Ашихмина «Пушкин в Орле»// «Лит. краеведение и проблемы развития туризма в Орловском регионе», Орёл: ОГУ, 2003 г., С.21
9. «Почтовый дорожникъ или Описанiе всѣх почтовыхъ дорогъ Россiйской имперiи, царства Польскаго и другихъ присоединенныхъ областей» въ 3-хъ частяхъ, СПб, 1824 г.
10. «Почтовый дорожникъ или Описанiе всѣх почтовыхъ дорогъ Россiйской имперiи, царства Польскаго и другихъ присоединенныхъ областей» въ 3-хъ частяхъ, СПб, 1829 г.
11. Т.К. Галушко «Пушкин и братья Раевские (К истории отношений)» // «Пушкин: Исследования и материалы», т. 13, Л.: Наука, 1989 г., С.205-206
12. Т.К. Галушко «Раевские мои…», Лениздат, 1991г., С.55-58
13. В.Емельянов «По каким дорогам ехал поэт?», газ. «Орловская правда», №131, 06.06.1989 г., С.3
14. В.Емельянов «…Зато увидел Пушкина…», газ. «Просторы России», №25, 06.1994 г., С.8